Конец черного темника
Шрифт:
В ту пору Пересвет полюбил княжескую дочь. И та уверяла, что любит его, но, повинуясь отцу, вышла замуж за равного по своему роду. Александр, отчаявшись, ушёл в монастырь, став иноком Пересветом, но, как и его брат по обители Родион, понял здесь после бесед с настоятелем, что у человека помимо своей личной боли в это грозное время должна быть другая — более возвышенная и благородная — боль за поруганную врагом землю русскую, а чтобы не жгла она калёным железом сердце и ум, нужно вставать на битву с ним и победить!..
Обогнули низом Коломну, переправились через Оку. Пообедали, сменили лошадей и снова продолжили путь. За Коломной сразу открылись чудовищные разрушения, принесённые Мамаем. Прав оказался чернобородый лесоруб: пищи волкам здесь хватало с избытком...
Сейчас границы этих ужасных опустошений
— Хлеба!
У них не осталось сил громко говорить это слово, и лишь по движению губ можно было догадаться, что они просят...
С краю деревни, в небольшом овраге, заваленном трупами, они увидели женщину в каком-то странном балахоне, скорее похожем на саван, порванном в нескольких местах, через прорехи которого просвечивало грязное, всё в синяках тело. Волосы её были растрёпаны и паклей свисали на плечи и спину. Женщина ходила, наверное, давно, потому что везде были видны многочисленные следы её босых ног. Она становилась на колени подле смёрзшихся трупов, падала ничком на них и начинала выть, словно голодная волчица, потом поднималась, запрокидывала назад голову, как-то странно скалила зубы, вся содрогаясь, будто тряслась в яростном смехе, и царапала грязными, отросшими ногтями себе лицо. Глаза её неистово блестели, и в морозной тиши металлически страшно звучал её смех, прерываемый воем.
Великий князь велел остановиться. В овраге лежали не только трупы в посконных рубахах и синих в полоску штанах, но среди них находились и убитые ордынцы, с кривыми ножами и персидскими круглыми щитами, — Мамай так спешил домой, что даже не убрал своих. В этом месте, судя по всему, произошла не просто резня, а настоящая битва, потому что там и тут валялись топоры, косы, ослопы — оружие смердов.
Дмитрий подозвал к саням старика, дал ему хлеба и спросил, кто эта женщина. Старик ответил, что это жена сельского кузнеца, татары двум её детям — мальчику и девочке — на её глазах отсекли головы, а мужа сожгли заживо прямо в пылающем горне. Мужики, вооружившись кто как мог, бросились на татар, кого успели убить убили, и сами были зверски порублены. Село выжгли, и уцелели лишь те, кто затем спрятался вон в том лесу, — старик при этом показал рукой на гряду деревьев, — до которого не дошёл Мамай, повернув своё войско назад. А эта женщина сошла с ума и вот уж который день топчется возле убитых без еды и сна...
Дмитрий приказал раздать оставшимся жителям села хлебы и ковриги и сам молча смотрел на жадно жующих детей, стариков и старух, на их блестевшие глаза, из которых на него глядели отчаянная скорбь и ужас...
Потом медленно повернул голову к Пересвету, сидевшему на облучке саней и державшему в опущенных руках вожжи, и сказал:
— Пересвет, мы доверили тебе тайну скрытого кремлёвского хода... Отца Родиона я знаю, потому доверяю и его сыну... Бренк — мой товарищ с детства... Слушайте, что я хочу вам сказать, — видя, что Бренк пытается ему возразить, поднял руку ладонью вперёд. — Молчи! Я хочу, чтобы мои слова стали известны отцу Сергию... Я говорил ему, что пойду на Орду. Это было на заре, когда свободно и громко звенели колокола... А к вечеру того дня я стал сомневаться в своём решении — одолею ли такую силищу? Не о себе пёкся, о народе русском, и не себя жалел в случае поражения, а его. Что с ним будет тогда?! И будет ли вообще народ русский на земле?.. Вот о чём думал. И вы помните: и ты, Бренк, и ты, Пересвет, как, видя моё колебание, отец Сергий во время молитвы ушёл за алтарь и пробыл там в уединении очень долго. А потом вышел и, обращаясь ко мне, сказал: «Дмитрий! Се зрил твою победу над врагом...» Этими словами он старался укрепить мою веру. Да... А теперь, после того, что увидел, услышал, от меня отлетели прочь даже самые малые сомнения... Прочь! — В голосе великого князя появилась сталь. — По убиенным плачет земля, по младенцам и жёнам, в куски изрубленным, по разрушенным городам нашим и сёлам. И мы должны отомстить! — Глаза Дмитрия налились кровью, как у дикого зверя перед жестокой схваткой, пальцы его стали судорожно царапать металл на панцире, ища кинжал.
Бренк вдруг крикнул что было сил Пересвету: «Гони!» Встречный сильный ветер охладил великого князя. Дмитрий Иванович откинулся назад, успокаиваясь.
У Рановской засеки встретил сторожу. Завидев монахов, старший сторожи, завидного сложения воин с чёрной окладистой бородой, обернулся к десяцкому и проговорил:
— Чернецов проводи в дубовую башню, я скоро к ним буду, — и кинул быстрый острый взгляд разведчика на Дмитрия Ивановича и на дружинника Игнатия Стыря.
Иноки заканчивали трапезу и вытирали руки белыми полотенцами, когда вошёл старший и низко поклонился великому князю:
— Дмитрий Иванович, кланяется твой воин, назначенный тобой в сторожу старшим на Рановской засеке, и от всех моих воев-разведчиков низкий поклон тебе тоже... — но, узрев, на лице великого князя недовольные складки на лбу, тут же выставил вперёд левую руку. — Княже, кроме меня и Карпа Олексина, никто тебя не узнал, могу поклясться за это на святой иконе, а у Карпа признание взять — легче из камня воду выжать... Ты сам об этом знаешь... О приезде вашем и предупреждён был, — завидя в глазах великого князя удивление, старший продолжил: — Воевода Боброк нарочного ко мне прислал и велел встретить вас... Сказал, что чернецами едете. Хотел навстречу вам Олексина выслать, да поостерёгся подозрения: отчего, мол, сторожа монахов встречать выехала, не знатный ли какой человек среди них находится... Знаю, среди вас есть с посохом, благословенным самим Радонежским, чернец Пересвет, коему все пути по Дону известны и пути на Рясское поле, но предлагаю взять в попутчики моего Карпа Олексина — пригодится, шельмец. Мы его тоже в чёрную рясу оденем и клобук на глаза надвинем: он и молитвы знает — чем не монах истинный... — улыбнулся старший сторожи.
— Ладно, ладно, — поспешно сказал Дмитрий, покосившись на Пересвета, — вы тут поставлены не молитвы учить, а глазами и ушами Московского княжества быть и за всякую весть, далёкую от истины, головой отвечать.
— Знамо, князь...
— Ну добре. А теперь подойди ко мне, Андрей Попов, обниму тебя, почитай, с самого Покрова не виделись, да рассказывай, что на границе Дикого поля деется...
— Княже, — начал Андрей Попов, — как ушёл со своим войском Мамай за Рязань, спалив её снова дотла, вернулся из мещёрских болот Олег Иванович и зачал опять Рязань отстраивать: но каменные дома, у коих крыши обгорели, а сами остались целыми, разбирают, и камни возят за двадцать вёрст от Рязани, — и уж стали стены класть из них да глинобитные печи ставить в том месте, которое Солотчей прозывается. Уж не каменный ли кремль рязанский князь строить задумал по примеру нашего?.. Пока слухи это, потому и в Москву ничего не писал.
— Что там Олег задумал насчёт каменных стен — его дело...
— А не скажи, Дмитрий Иванович, — прервал великого князя старший сторожи, — тут одна вроде малость, а есть... Олег Иванович, как тебе ведомо, княже, не раз Москву хулил, доносили, и ты знаешь об этом, что будто даже грозился на тебя за то, что Москва его оборонять не хочет и что-де будто бы он келарь у твоего амбара... А раз так, то намерен он заодно с ворами, то есть с ордынцами добром поживиться... А почему в таком разе Олег Иванович начал каменную стену возводить на высоком берегу Старицы, что впадает в Оку, со стороны Москвы?..
— Вот об этом узнать надобно, — призадумавшись, ответствовал Дмитрий-князь, — и насчёт слухов про союз с ордынцами всё проверить... А посему посылай Карпа Олексина не с нами, а в Рязань, и пусть он возьмёт из моей свиты Игнатия Стыря, которого ты знаешь хорошо... Да прихватите вот этого молодого человека, который уже в пути проявил себя, — Дмитрий кинул взгляд на Якова, а потом на задушенного волка.
— Добре, — с улыбкой взглянул Попов на засмущавшегося Якова.
— Вести от них мы будем ждать на Рясском поле, — заключил московский князь.