Конец эры
Шрифт:
Я содрогнулся.
— Где это случилось?
— У неё дома, — печально ответил Дэн. — С тех пор она стала совсем другая. Если честно, вообще никакая. Её работа в основном заключается в составлении расписания работы на циклотроне других людей вместо своих собственных исследований. Её здесь держат в надежде, что в один прекрасный день прежняя Чинмэй вернётся. Но прошло уже пять лет. — Он снова покачал головой. — Это трагедия. Кто знает, чего бы она достигла, не случись всего этого?
Я тоже покачал головой, пытаясь
— И правда, кто знает? — сказал я, наконец.
Я снова явился в TRIUMF на следующий день рано утром. В этот раз, к моему удивлению, доктор Чжуан пригласила меня в свой крошечный офис. На стенах были развешаны награды и дипломы, но все с давним датами. Книги и бумаги были повсюду. Как только я вошёл, мы осознали проблему — в офисе был только один стул.
— Прошу прощения, доктор Теккерей. Я уже давно не принимала здесь посетителей. — Она исчезла за дверью и через пару минут вернулась, катя перед собой офисное кресло. — Надеюсь, это подойдёт.
Я уселся и выжидающе посмотрел на неё.
— Мне жаль, что у вас так получилось с женой, — сказала он без предисловий.
— Мы по-прежнему вместе.
— О, я рада. Вы, несомненно, очень её любите.
— Это точно. — На несколько секунд повисла пауза. — Вы прочли дневник до конца?
— Да, — ответила она. — Дважды.
— И?
— И, — медленно сказала она, — на основании десятков мелких деталей, которых вы никак не можете знать, я заключила, что он подлинный. Я считаю, что он действительно описывает то, что могло стать возможным в результате моих исследований.
Я выпрямился.
— Значит, вы можете к ним вернуться! Мы можете изобрести стазис и машину времени. Чинмэй, вы можете получить Нобелевку!
— Нет, — её лицо было абсолютно бесцветным. — Всё кончено. Навсегда.
Я смотрел на неё, всё ещё не понимая. Она казалась такой хрупкой, такой уязвимой. Наконец, я тихо спросил:
— Почему?
Она отвернулась; я видел, что она собирает какие-то внутренние силы. Я ждал так терпеливо, как мог, и примерно через минуту она заговорила.
— Физики и палеонтологи, — сказала она. — В каком-то смысле и те, и другие — путешественники во времени. Мы охотимся за началом всего.
Я кивнул.
— Как физик, я пытаюсь разобраться, как возникла вселенная. Как палеонтолога, вас интересуют истоки жизни. — Она развела руками. — Но факты таковы, что, несмотря на все усилия, мы останавливаемся, не дойдя до цели. Происхождение материи так и не имеет удовлетворительного объяснения. О, мы можем долго говорить о квантовомеханических флуктуациях в вакууме, которые могли спонтанно породить первую материю, но мы ничего не знаем наверняка.
— Ага.
— И вы тоже, — продолжала она, — можете прочесть ископаемую летопись почти до самых истоков жизни, но как она появилась, никто так толком и не знает. Мы туманно рассуждаем о самореплицирующихся макромолекулах, якобы спонтанно возникших в результате случайного стечения обстоятельств.
— К чему вы клоните? — не выдержал я.
— К путешествиям во времени, доктор Теккерей. И к их неизбежности.
Я окончательно запутался.
— Неизбежности?
— Они неминуемо должны были появиться. Будущее должно иметь возможность ретроспективно переписывать своё прошлое.- Она немного подалась вперёд. — В один прекрасный день мы научимся создавать жизнь в лаборатории. Но мы сможем это сделать лишь способом обратного проектирования, разбирая на части существующую жизнь. Жизнь должна быть построена по известной модели.
— Но, очевидно, не в первый раз.
— Именно в первый раз, — сказала она. — В этом-то и весь смысл. Без путешествий во времени жизнь невозможна.
— Вы хотите сказать, что кто-то в будущем переместился в прошлое и создал там жизнь?
— Да.
— И он знал, как это сделать, потому что изучал формы жизни из своего собственного времени?
— Да.
Я покачал головой.
— Это бессмыслица.
— Вовсе нет. Физики годами бьются головой о концепцию под названием «сильный антропный принцип». Он гласит, что вселенная должна — должна! — была быть сконструирована таким образом, чтобы дать начало разумной жизни. Целью антропного принципа было объяснить существование нашей весьма маловероятной вселенной со всеми теми замечательными совпадениями, без которых мы не могли бы существовать.
— Например?
Чинмэй сделала рукой неопределённый жест.
— К примеру, если бы сильное ядерное взаимодействие было всего на пять процентов слабее, чем мы наблюдаем в нашей вселенной, протоны и нейтроны не могли бы сливаться в атомные ядра, и звёзды не могли бы светить. С другой стороны, если бы сильное взаимодействие было всего лишь немного сильнее, чем в нашей вселенной, оно бы преодолевало электрическое отталкивание протонов, позволяя им слипаться вместе. Это сделало бы невозможным медленные водородные реакции, благодаря которым светят звёзды; водородные облака взрывались бы раньше, чем успевали образовать звезду.
— По-моему, у меня начинает болеть голова.
Она едва заметно улыбнулась.
— Просто вы на чужой территории.
— Так значит вы говорите, что кто-то из будущего вернулся назад на четыре миллиарда лет и создал первую жизнь на Земле?
— Именно так.
— Но как я понял, Чжуан-эффект позволяет переместиться максимум на — как там было написано? — на сто четыре миллиона лет.
— Чжуан-эффект — это лишь машина времени первого поколения, созданная с весьма специфической целью. Это наверняка не единственное и не лучшее решение проблемы перемещений во времени.