Конец эры
Шрифт:
— Нет, почему ты его обзываешь словами разными? Задница, ублюдок. Почему?
— Обзываешь словами его ты. Я просто — неверное использование? — Троодон слегка склонил голову набок. — Ваш язык трудный, неточный для нас.
— Ты никогда не слышал, чтобы я называл Кликса такими словами. Он бы мне зубы повыбивал.
— Интересно. Но ты ведь всё время зовёшь его так. Мы переняли это от тебя.
О чёрт.
— В смысле, вы нашли это у меня в голове?
— Да-а-а, крепко связано. Силлогизм, нет? Все Кликсы задницы, но не все задницы — Кликсы. Задница, ублюдок, разлучник, похититель жён, чернозадый тупица…
— Чернозадый? Чёрт, я правда про него так думаю? — Я почувствовал, что краснею. — Остальные эпитеты по крайней мере субъективны. Но расизм… Я не… в общем…
— Чернозадый не хорошо? Нет, это… ах, да, имеет отношение к цвету кожи. У него темнее, чем у тебя. Это важно?
— Нет. Это ничего не значащая особенность — адаптация к тропическому солнцу, и всё. Слушай, не зови его так.
— «Так»? Зачем мне звать его «так»?
— Нет, в смысле, не зови его «чернозадый». Или задницей. Или любым другим таким словом.
— Неприемлемые термины? Как я его должен звать?
— Кликс. Просто Кликс.
— Кликс-просто-Кликс. Смыкает.
Расистские оскорбления. Мне было стыдно. Вот так ты думаешь, что оно умерло и похоронено, а оно всё ещё здесь, ждёт шанса всплыть на поверхность.
И всё же… слова рептилии меня заинтересовали. Я знал, что не должен был этого делать, но не смог устоять.
— Тэсс, — сказал я после секундной паузы. — Какие слова ты… смыкаешь… с Тэсс.
— Тэсс, — троодон переступил с ноги на ногу, и мигательные перепонки поочерёдно закрыли и открыли оба его глаза. — Дорогая. Родная. Милая. Кролик. Барашек отбивной. — Я сжался под градом ласкательных имён. — Любимая. Единственная. Утраченная. Украденная. Потерянная.
— Хорошо-хорошо, — сказал я. — Я уловил идею. Что насчёт «папа»?
— Папа? — секундная пауза. — Бремя.
— И всё?
— И всё.
Я отвернулся. Я был уверен, что инопланетянин не сможет ни заметить, ни понять моего смущения, но меня затопила волна вины.
— О чём ты хотел поговорить с самого начала? — спросил я, наконец.
— Где ты был?
— В лесу. Просто бродил.
— А, хорошо. Видел что-нибудь интересное?
— Нет. Ничего. Совершенно ничего.
— Могу я проводить тебя до «Стернбергера»?
Я вздохнул.
— Если хочешь. Нам в эту сторону.
— Нет. Ходи сюда. Здесь можно зарезать.
Ты меня и так без ножа режешь.
— Ты имеешь в виду «срезать», я надеюсь.
— Да-а-а.
И мы двинулись в чащу леса.
Обратный отсчёт: 4
Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые.
Мне не нравилось быть наедине с хетом. Несмотря на крошечные зубы и голову всего тридцати сантиметров длиной он легко мог убить меня, вцепившись в горло.
Обычная скорость ходьбы троодона, похоже, втрое превышала мою, но через несколько минут убегания вперёд и возвращения он научился соразмерять свой шаг с моим, и дальше мы пошли бок о бок. Путь до «Стернбергера» был не близкий, и я по дороге прикончил обе банки кока-колы, но не снимал пальца с язычка своей аспартамовой [28] гранаты.
Хет непрерывно бомбардировал меня вопросами, большинство которых казалось вполне безобидными. Но сразу после того, как меня отобрали для участия в путешествии во времени, я перечитал всего Герберта Уэллса. И одна строчка с тех пор засела в памяти: «Я поступил безумно, рассказав Великому Лунарию…» [29] Я прикладывал все силы к тому, чтобы мои ответы звучали нейтрально и незлобиво. Через некоторое время я решил, что хет уже накопил передо мной достаточный информационный долг, чтобы почувствовать себя обязанным ответить на некоторые мои вопросы, так что я, наконец, коснулся темы, которая меня интересовала больше всего.
28
Аспартам — подсластитель, используемый в корневом пиве «A&W». (Прим. перев.)
29
Герберт Уэллс, «Первые люди на Луне», издание 1964 года, пер С. Ф. Майзельс. (Прим. перев.)
— Я бы хотел узнать о вашей биологии, — сказал я.
Троодон не повернул голову ко мне, когда я заговорил, а продолжал идти, глядя вперёд и обратив ко мне двухсантиметровую вертикальную щель одного из своих ушей.
— У меня нет слов, чтобы это объяснить, — сказал он, наконец.
— Да брось. Я — опытный биолог, и в твоём распоряжении весь мой словарный запас. Давай попробуем, хорошо? Вы, очевидно, не состоите из клеток, как земные формы жизни. Вы должны состоять из значительно меньших составных частей, иначе вы не смогли бы просачиваться сквозь кожу.
Троодон тряхнул головой.
— Разумное предположение.
— Но что это может быть? Я немного знаю о Марсе. Химически он достаточно похож на Землю, так что я не думаю, что у вас с нами совершенно ничего общего. Кроме того, вы можете существовать в земных условиях без защиты.
— Да-а-а.
Зверюга начинала меня бесить.
— Звезда-а-а! Что вы такое, скажи! Что заставляет вас тикать?
— Тикать? Мы не бомбы.
Я не был на этот счёт так уверен, но вслух ответил:
— Я знаю, чем вы неявляетесь. Я хочу знать, чем вы являетесь.
Животное посмотрело вниз, в землю, словно в поисках подходящих слов для выражения концепции. Наконец, оно повернуло голову ко мне и сказало:
— Мы очень малы и в то же время очень велики.
Я глядел в эти огромные жёлтые глаза, хотя и знал, что они были поэтическим зеркалом души рептилии-троодона, а не хета. Это было словно дельфийское пророчество, и всё же я как-то увидел, к чему хет клонит; возможно, потому что на основании моего опыта двух кратких слияний с марсианами я уже начал многое подозревать.