Конец эры
Шрифт:
— Есть ещё один вариант, — сказал Кликс медленно, будто поддразнивая.
— Да?
— Может существовать землеподобная планета между Марсом и Юпитером. Там, где в наше время астероиды. При наличии парникового эффекта температура на ней может быть вполне приемлемой. — Он налил в пенопластовую кружку воды и засунул её в микроволновку.
— Всей массы пояса астероидов не хватит на сколько-нибудь приличную планету.
— Слушай, я просто пытаюсь проникнуться духом твоих заблуждений. — Он побарабанил по сенсорной панели управления микроволновки, которая запищала в ответ. — В финальной битве хеты применят аннигиляторы и обратят три четверти массы вражеской планеты в энергию. Или просто разнесут планету на куски, и большая их часть попадает на Юпитер или на солнце или будет выброшена за орбиту Плутона. — Его сросшаяся бровь встала домиком. — Кстати, мне только что пришло в голову, что это объясняет одну вещь, не дававшую мне покоя. Мы всегда полагали, что следы водяной эрозии на Марсе невероятно древние и возникли за миллиарды лет до времени, в котором мы находимся. Однако по сути единственным свидетельством их большой древности является обилие покрывающих их метеоритных кратеров. Мы предположили некоторую разумную скорость накопления кратеров и на её основе заключили, что следы эрозии очень стары. Так вот, после разрушения астероидной планеты Марс должен был подвергнуться интенсивной метеоритной бомбардировке, из-за чего признаки водяной эрозии стали казаться значительно старше, чем они есть на самом деле. Это объяснило бы, каким образом вода на поверхности Марса существует прямо сейчас.
Кликс улыбался, однако в его словах был смысл.
— Точно! — воскликнул я. — Ведь марсиане спрашивали нас о пятой планете, и удивились, когда я им сказал, что это Юпитер. — В эту эпоху Юпитер — шестаяпланета. — У меня закружилась голова. — Бог ты мой, ведь это объясняет, зачем им понадобилась Земля.
Микроволновка пискнула.
— Не поспеваю за твоей мыслью, Шерлок, — сказал Кликс.
— Земля имела бы стратегическое значение в такой войне, — сказал я. — Когда Марс находится по разные стороны от солнца с… с астероидной планетой, а Земля — по одну, то атаковать удобнее с Земли.
— «Астероидная планета», да? — Кликс засмеялся. — Надо ей дать какое-нибудь название получше.
— Хорошо. Как насчёт…
— Не так быстро. Ты дал имя второй луне, помнишь? Теперь моя очередь.
Тут он был прав.
— Ладно.
Кликс почесал в затылке.
— Как насчёт…
— Насчёт чего?
Его ухмылка сползла с лица.
— Да так, — сказал он, делая вид, что поглощён засыпанием растворимого декофеинизированного кофе в исходящую паром чашку. — Решу потом. Утро вечера мудренее.
Он хотел назвать планету Тэсс, это к бабке не ходи. Я был совершенно не против, но не хотел бы ему об этом говорить. Кликс продолжал:
— Это была война на уничтожение, Брэнди. Марс обратился в пустыню. От родного мира другой стороны остались одни обломки.
— То есть ты понимаешь, что мы не можем взять хетов с собой в будущее?
Кликс покачал головой.
— На этот счёт не уверен. Ты всё ещё не убедил меня в своей вирусной теории…
— Блин, да не моя это теория. Хет сам мне сказал.
— И к тому же, если вид, ведущий войны, ты автоматически исключаешь из списка приличных, то помаши человечеству ручкой. Плюс, они уже дважды добровольно покинули наши тела.
— Им пришлось, — сказал я. — Их мучает клаустрофобия, когда они находятся в одном и том же теле слишком долго; им нужно постоянно подчинять новых существ. — Кликс закатил глаза. — Это правда, — сказал я. — Хет мне рассказал. Нет, правда, они же знали, что мы пробудем здесь три полных дня; так долго болтаться по округе в наших телах для них, должно быть, всё равно, что для нас — застрять на неделю в аэропорту. Конечно, они вышли из нас; они знали, что всегда могут войти снова, если не добром, то силой.
— Ты во всём выискиваешь самый плохой вариант, — сказал Кликс.
Теперь глаза закатил я.
— Эти существа могут распасться на такие маленькие компоненты, что ты их не разглядишь и в электронный микроскоп. Как только они окажутся на Земле двадцать первого века, загнать джинна в бутылку будет уже невозможно. Решение взять их с собой в будущее необратимо, как решение открыть ящик Пандоры.
— Двусмысленная метафора, — сказал Кликс. — Кроме того, решение оставить их здесь точно так же необратимо. У нас лишь одна возможность спасти хетов.
— Мы не можем так рисковать, — я выпятил челюсть. — Я убеждён — убеждён — что хеты — злобные, гм, твари.
Кликс отпил кофе.
— Ну, сказал он, — нам прекрасно известно, насколько надёжны твои выводы.
Я ощутил в желудке неприятное завихрение.
— Что ты этим хочешь сказать?
Он снова отпил кофе.
— Ничего.
Мой голос предательский дрогнул, когда я произносил следующую фразу.
— Я хочу знать, на что ты намекаешь.
— Да ни на что, — он делано улыбнулся. — Забудь.
— Скажи!
Он вздохнул и развёл руками.
— Ну, в общем — вся эта бодяга вокруг тебя и Тэсс. — Он на секунду встретился со мной взглядом, но тут же отвёл глаза. — Ты весь из себя такой благородный, судья и присяжные в одном лице, обвиняешь меня в том, чего я не делал. — Его голос стал тише. — Мне просто это не нравится, вот и всё.
Я не мог поверить своим ушам.
— В том, чего ты не делал? — презрительно повторил я. — Ты отрицаешь, что крутишь с ней шашни?
Его взгляд снова упёрся в меня и теперь уже не отрывался.
— Теккерей, вбей, наконец, себе в свою тупую башку: Тэсс не замужем. Разведена. Как и я. — Он помолчал. — Когда сходятся двое одиноких людей, это никакие не шашни.
Я махнул рукой.
— Семантика. Кроме того, вы с ней крутили ещё до того, как наш брак распался.
Голос Кликса наполнился истинным возмущением.
— Я и пальцем к ней не прикасался, пока вы не стали друг для друга такими же ископаемыми, как твои дурацкие динозавры.
— Херня. — Я опустил руку на лабораторный стол. Честно говоря, я не вовсе не хотел ничего такого, но разложенные на нём инструменты задребезжали. — Тэсс получила развод третьего июля 2011. Вы с ней начали кувыркаться задолго до этого.
— Эта дата — чистая формальность, и ты прекрасно это знаешь, — сказал Кликс. — Твоему браку пришёл конец за много месяцев до того.
— Чему твои постоянные ухлёстывания за ней очень поспособствовали.
— Ухлёстывания? — в его голосе теперь появились насмешливые нотки. — Мне уже давно не шестнадцать.