Конец Хитрова рынка
Шрифт:
— Заниматься занимается, а толку? — прищурил глаза Арцыгов над шахматной доской. — На Брестской кроме Короваева и Ведерникова трех самокатчиков порешил. Хотели рыбку половить, а сами на крючок угораздили. Смелый черт, горячий! Его голыми руками не возьмешь. Раз десять из тюряги бежал. И отец его по мокрому делу ходил, до революции казнили…
— Ничего, придет время — возьмем, — сказал Виктор, передвигая ладью.
— Возьмешь, говоришь? Многие пытались, да только крылышки себе жгли. Уж не ты ли брать собираешься?
— А хотя бы я…
— Храбрый мальчик, храбрый.
Арцыгов партию
— А Кошельковым я займусь по-настоящему.
— Гляди, чтоб он тобой только не занялся, — усмехнулся Арцыгов. — Не хочу, чтобы тебя кокнули, пока я тебя в шахматы не обставил.
— Ну, тогда мне лет до семидесяти жить…
Когда я предложил привлечь к какой-то операции Сухорукова, Мартынов сказал, что он выполняет специальное задание и отвлекать его по мелочам не нужно. Что это было за специальное задание, я не знал, но догадывался: видимо, Виктор занимался бандой Кошелькова. Между тем фамилия Кошелькова все чаще мелькала в оперативных сводках: налеты, ограбления, убийства. Кошельков и его неразлучный дружок Сережка Барин для своих преступлений широко использовали отобранные у убитых чекистов документы. Именно с помощью этих документов банда ограбила афинерный завод, забрав золото в слитках, платиновую проволоку и деньги. Тогда Кошелькова чуть было не задержали матросы из отряда ВЧК, но он, отстреливаясь, ушел. Самым сложным было нащупать, где же скрывается Кошельков, с кем он поддерживает связи, через кого сбывает награбленное, то есть найти ниточку, которая привела бы к удачливому и дерзкому главарю банды.
В уголовном розыске Виктор не появлялся. Тузик говорил, что видел его как-то на Хитровке.
Впервые с Виктором мы увиделись после совещания, которое проводил Мартынов, только 6 июля, в тот самый день, когда неожиданно вспыхнул мятеж левых эсеров.
Эту новость принес запыхавшийся Сеня Булаев, который, ничего не подозревая, отправился на Поварскую арестовывать валютчиков.
— Братцы! — закричал он, вбегая в дежурку. — Германский посол Мирбах убит! Сейчас у театра оперного был, там всю фракцию левых эсеров заарестовали вместе с Марией Спиридоновой. Из окон головы повысовывали и орут: «Большевики узурпаторы!»
— Да подожди, кто посла-то убил?
— Левые эсеры и убили.
— Зачем?
Сеня пожал плечами:
— А я откуда знаю? Что я тебе, эсер, что ли? У них и спрашивай.
Вошел, как всегда, спокойный и сдержанный Медведев.
— Тихо, товарищи. Отряд Попова при ВЧК отказался подчиняться Советской власти. Начальник отряда скрывает убийцу посла Мирбаха, которого эсеры убили с целью спровоцировать войну с Германией. Попов арестовал Дзержинского, Лациса и Смидовича. Мятежники сосредоточились в Трехсвятительском переулке, штаб Попова — в особняке Морозова. Сейчас я связался с районным Совдепом. Нам поручено патрулировать в районе Сретенских ворот.
Еще с Трубной мы услышали ружейные выстрелы, которые заглушались сильными громовыми ударами.
— По Кремлю кроют артиллерией, — сказал Груздь.— Революционеры,
— А отряд Попова наполовину из матросни, — вставил Арцыгов, который никогда не упускал случая подковырнуть Груздя.
— Какие ж это матросы? Салаги из Черноморья, — презрительно ответил Груздь. — Одни клеши для видимости.
У Сретенских ворот к нам присоединилась вооруженная группа делегатов съезда.
— А вот Сухоруков! — сказал Груздь.
Действительно, Виктор бежал по Сретенке, махая рукой.
— Хорошо, что встретил вас. К Покровке идете?
— Нет, пока не приказано, — сказал Груздь. — Но без нас все одно не обойдется…
Однако без нас обошлось. Всю ночь мы находились в районе Сретенских ворот, прислушивались к одиночным выстрелам. К утру выстрелы участились. Это против мятежников были двинуты войска, расположенные на Красной, Страстной и Арбатской площадях. К двум часам мятеж уже был ликвидирован.
— Зря всю ночь заместо телеграфных столбов простояли, — смеялся Арцыгов. — Пострелять и то не пришлось…
— Еще постреляешь, — пообещал Мартынов. — Чего-чего, а стрельбы на наш с тобой век хватит. Вот только как бы германцы войну из-за своего посла не затеяли. Им только повод дай. И чего с этими эсерами нянчились?
Мы с Виктором немного отстали. Он шел в расстегнутой косоворотке, обнажавшей его мускулистую шею, прикусив зубами сорванную веточку тополя, подтянутый, веселый.
— Ну, что нового в розыске?
— Что нового? Все то же. Расскажи, как у тебя. За Кошельковым охотился?
— Ишь какой умный! — поразился Виктор. — Догадался-таки?
— Да уж весь свой хилый умишко напряг.
— Ну-ну, не обижайся. Чего ты таким обидчивым стал? Понимаешь, какое дело, успехи не ахти, но кое-что нащупал. Помнишь, я тогда после операции на Хитровке возражал против ареста Севостьяновой? Еще говорил, что она нам пригодится? Ну вот, Аннушка и пригодилась. Оказывается, Кошельков у нее бывает. Как часто, не знаю, но бывает.
— И это все, что ты узнал?
— А что, мало? — засмеялся Виктор.
— Не много.
— Еще кое-что добыл. Вот, смотри. — Виктор показал мне клочок бумаги: «Смотался в Вязьму, буду в Хиве в следующем месяце. Сообщи Ольге». Подписи под запиской не было. — Эта писулька на столе у Севостьяновой лежала.
— А почему ты решил, что Кошельков писал?
— Проверял. Савельев говорит: почерк Кошелькова. Федор Алексеевич не ошибется.
— А кто такая Ольга?
— Как кто? — поразился Виктор. — Невеста Кошелькова. Ты разве не знаешь?
— А почему я должен близких и дальних родственников всех бандитов знать?
— Потому что ты работаешь в уголовном розыске, — нравоучительно ответил Виктор.
Когда он так говорил, я всегда злился. Но любопытство было на этот раз сильнее, чем самолюбие. И хотя мне хотелось сказать Виктору, что ему еще рано брать на себя роль наставника и я прекрасно знаю без него, что я должен, а чего не должен, я промолчал.
— Понимаешь, — продолжал Виктор, — я советовался с Савельевым. Видимо, действовать надо будет в нескольких направлениях; но прежде всего установить постоянные наблюдения за притоном Севостьяновой и за ней самой. Кстати, тебе твой старый приятель привет передавал…