Конец игры
Шрифт:
— Он родился и пришёл к нам, — торжественно произнёс, наконец, старик.
— Он родился и пришёл к нам, — негромким хором повторили все остальные.
— Он пришёл к нам, чтобы мы смогли прийти к нему, — продолжил старик, и все снова повторили его слова.
— Он пришёл указать путь.
— Он пришёл указать путь, — отозвалось эхо пяти голосов.
— Он пришёл один. Один человек на всех, и все человеки да сойдутся в нём!
— И все человеки да сойдутся в нём!
— Смени же, собравший всех человеков, жизнь земную на жизнь вечную!
Женщины достали из складок одежды флаконы и глиняные горшочки с ароматными маслами. Запах их разнёсся по всей пещере. Старик поднялся с колен и медленно подошёл
— Войди же, человек, в жизнь вечную и воссияй над нами во славе!
В руке старика блеснул нож. Через мгновение он был уже занесён над младенцем. А ещё через мгновение Сфагам, с непостижимой для самого себя скоростью выскочив из укрытия, успел схватить старика за широкий рукав. Рука с ножом дрогнула, и остриё ткнулось в прикрытый пелёнкой гранит. Пол пещеры дрогнул. По стенам побежали огромные трещины. Не удержавшись на ногах, все повалились наземь, а с потолка уже заструились каменные осыпи и стали падать тяжёлые валуны. Божница с младенцем, отсечённая широким разломом, поехала куда-то в сторону. Всё смешалось в гуле земли, грохоте камней и мелькании прерывистого света.
Сфагам не помнил, как выбрался из пещеры. Теперь ветер дул с моря. Но то был не тёплый ветер с берега воспоминаний. Берег стал другим. Золотистый песок превратился в серо-стальной, и его широкую гладкую плоскость прорезали тонкие серебристые протоки. Волны накатывались на берег как-то осторожно, без всякого звука. Дальние горы читались мягким кремовым силуэтом, а перед ними тянулась полоска вздыбленных и колких серо-лиловых льдин. На чёрных, покрытых инеем скалах не было никакой растительности, а сами они были изваяны будто из тонкого, жёсткого и ребристого фарфора.
За низкой «фарфоровой» каменной грядой высилась гигантская фигура. Сфагам медленно направился к ней.
Глава 9
С первыми лучами солнца центральная площадь Ордикеафа огласилась звонким цоканьем копыт и гулко разносящимися в утреннем воздухе возгласами.
Открыв глаза, Гембра и Ламисса увидели кавалькаду вооружённых всадников, въезжавших на площадь со стороны главных ворот. Вслед за закованным в латы с ног до головы знаменосцем, высоко вздымающим красно-жёлтый штандарт Данвигарта, ехал, несомненно, высокого ранга военачальник. Серебряный медальон командующего десятитысячным корпусом, красовавшийся на его груди, был заметен ещё издали, как и алая бархатная перевязь, пересекающая серый глянец доспехов. Эта перевязь на языке военных символов означала, что носящий её наделён, кроме обычных, ещё и особыми полномочиями. Свой шлем с белым опереньем офицер держал в руке, и его немного одутловатое лицо, выражавшее сдерживаемый гнев и брезгливое недовольство, было хорошо различимо. Чуть поодаль ехали другие офицеры, рангом пониже, но все в пышных сияющих доспехах. За ними следовал отряд конной гвардии Данвигарта, а дальше виднелась небольшая вереница военных повозок.
Знаком приказав одному из офицеров приблизиться, военачальник на ходу давал распоряжения. Из тревожного шушуканья проснувшихся беженцев Гембра и Ламисса поняли, что это не кто иной, как сам Квилдорт — правая рука Данвигарта, известный не только свей собачьей преданностью сатрапу, поднявшего его из мелких офицеров, но и свирепым нравом, сочетавшимся с ненасытным властолюбием и холодной жестокостью.
— … Пусть подготовят доклад о вооружении и припасах. Штаб будет здесь. Начальника гарнизона и сотников ко мне немедленно! Завтра — всеобщий смотр боевых сил. Винные погреба опечатать! Пьяным солдатам рубить головы без суда! Всех бродяг сюда на площадь и никого не выпускать! К вечеру подготовить список горожан, уклоняющихся от военного налога! — Распоряжения сыпались направо и налево, и всадники галопом неслись во все стороны их исполнять. Площадь наполнилась
— Хоть к воде поближе, — сказала опытная Гембра, устраиваясь возле гладкой каменной стены бассейна. — Ты не волнуйся. Что будет, то будет, — успокоила она подругу, продолжавшую растерянно топтаться на месте и теребить оборванный край своей распашонки. Обреченно кивнув, Ламисса присела рядом.
Народ тем временем продолжал прибывать. Со всех сторон солдаты вталкивали на площадь всё новые и новые группы бездомных беженцев, бродяг и нищих. К полудню вся площадь была заполнена. Разделив с подругой остатки еды, Гембра невозмутимо дремала, прислонившись к стенке бассейна и подставив лицо солнцу. Ламисса сидела съёжившись, с подавленным видом, закрыв глаза и зажав пальцами уши. Она не могла больше слышать переполнявшие воздух тревожные слухи о том, что не то пятнадцати, не то двадцати пьяным солдатам уже снесли головы, что члены городского собрания арестованы, начальники варварских отрядов разжалованы в рядовые, а куртизанки, которых принялись вылавливать по всему городу, будут завтра повешены на базарной площади во избежании дальнейшего разложения армии. Новости наваливались одна за другой, но Ламисса предпочитала их не слышать.
Но прокатившаяся внезапно по толпе волна возбуждённого шума донеслась и до неё. Солдаты потеснили толпу возле примыкающего к площади большого здания городского собрания, где располагался теперь штаб Квилдорта. На освободившемся пространстве в несколько шеренг выстроились гвардейцы. В середину был поставлен большой стол, маленький столик и несколько стульев, вынесенных из здания собрания. За большим столом уселся сам Квилдорт и его приближённые, а за маленьким пристроился гарнизонный писарь со своими свитками. Призывать к тишине не пришлось. Напряжённое молчание повисло над толпой. Квилдорт, только что выслушавший доклад о положении дел неподвижно сидел, глядя перед собой угрюмо-злобным взглядом. Наконец, он что-то сказал сидящему рядом офицеру, и тот поднялся с места.
— Бездельники, бродяги, нищие и прочий сброд, большая часть из которого состоит из воров и мошенников… — офицер сделал многозначительную паузу, — …нам в городе не нужен! Сейчас вы будете построены в ряды, и каждый второй из вас будет повешен на деревьях вдоль дороги за городскими воротами. Остальные… Остальные, — продолжал он, перекрикивая возгласы ужаса и негодования, — могут быть свободны и убираться куда угодно. Но советуем держаться подальше от нашего города.
В толпу бросились солдаты строить людей рядами.
— Тот, кто укажет нам на лиц… — продолжал офицер — уклоняющихся от военного налога или скрывающих неучтённые запасы оружия, довольствия, а также любого военно значимого товара, будет помилован! Те же, кто сможет указать на вражеских лазутчиков, которых, по нашим сведениям, в городе полно, получит, кроме того, дополнительную награду!
Не обращая внимания на несущиеся со всех сторон мольбы и стенания, говорящий дожидался, пока солдаты кончат построение.
— Начинай счёт! — скомандовал он, садясь на место.
— Ну, со мной всё ясно! — криво усмехнулась Гембра, невесело подмигнув стоящей за неё Ламиссе. Та лишь беззвучно шевельнула в ответ побелевшими губами. Попытаться стать не одна за другой даже не пришло им в голову.
Считать начали одновременно во всех рядах.
— Раз — два!
— Раз — два!
Глухие вскрики отчаяния и радостные возгласы облегчения доносились из разных рядов почти одновременно.
— Раз — два! Раз — два! — блестящий шлем солдата, ведущего счёт, неумолимо приближался.