Конец игры
Шрифт:
— Это
Следующим перед публикой появился ушастый седоватый здоровяк с широким, растягивающимся до ушей ртом.
Блажен дурак, из тех, кто верит,Что он на свете не один,А тот, кто меру жизни мерит,Давно отсёк его аршинБлажен, кто верит в постоянствоПокоя, мира и добра,Лелеет хрупкое пространствоОт рока злого топораНо мудрость есть в непониманииТого, зачем мы родились.О бедах лучше быть в незнании,Пока они не начались.— А это — столичный, — продолжал тихонько комментировать Анмист, — я его и раньше слышал, давно ещё. Матёрый малый… И при дворе его любят. На все руки мастер. Всё больше на заказ пишет, и эпиграммы, и посвящения, и оды, и в стиле старых поэтов, если попросят…
Гембре почему-то вдруг сильно захотелось сказать Анимисту, что он не услышал и не понял самого главного — не то КАК пишутся стихи, а то, ЗАЧЕМ они пишутся. Но она сдержалась. Тем более что в этот момент она краем глаза заметила странную красную фигурку, мелькнувшую поодаль между деревьев. Не ускользнула она и от внимания Анмиста. Молча переглянувшись, они осторожно двинулись в сторону густых кустов олеандра, где скрылось таинственное существо.
— Провалиться мне на этом месте, если это не тот самый попугай! — шептала Гембра, стараясь как можно тише ступать по опавшей листве.
— Провалиться и мне на этом же месте, если это действительно попугай. А вообще-то с такими словами надо поосторожней — помнишь, что он там, на площади, устроил?
Подойдя вплотную, они осторожно раздвинули ветки с крупными нежно розовыми цветами. Красное существо возилось на маленьком пятачке среди густых кустов. Движения его были совершенно непонятны и необъяснимы, но в результате из чего-то напоминающего полуосла-полуптицу образовывалось нечто человекоподобное. Существо деловито возилось, вылепливая само себя, и вот уже на широкие покатые плечи села приплюснутая ослоносая голова с пурпурными перьями вместо волос, хвост попугая окутал фигуру франтоватым плащом, из-под которого даже блеснула рукоятка короткого меча. Оперенье крыльев свернулось до пышных разукрашенных лентами рукавов, а птичьи ноги с копытами на каждом когте обернулись расшитыми золотым узором алыми сапожками.
— Мне кажется, он нас видит, но нарочно внимания не обращает, — едва слышно прошептала Гембра.
— Анмист мягко прикрыл ей рот рукой.
Красное существо на миг застыло, будто прислушиваясь. Затем широкий капюшон упал на его, с позволенья сказать, лицо и с довольным видом оглядев свою внешность, демон шагнул из кустов, направляясь прямо к самой галерее.
Гембра и Анмист, сохраняя почтительное расстояние, последовали за ним.
Тем временем перед публикой предстал известный своими каламбурами комический поэт. Придав лицу серьёзно-вдохновенное выражение, он воздел руку к небу и торжественно изрёк:
Да! Стихи — моя стихия,И легко пишу стихи я.Черту мне черти очертили,Червём черёмуху черня…В публике уже послышались смешки, но
разнёсся над садом его резкий стрекочущий голос.
Привет, меж сторон коротающим век,Привет вам, над мёртвой природой царишкам,В круги повторений впряжённым навек!Вы тщитесь собрать естества половинки,В разорванном небе заштопать дыру,Спокойной утробы слепые картинкиМенять не хотите на мира игру.Здесь я и не-я — половины Вселенной,А душу сжимают чужого тиски,И выбор вас давит плитой тяжеленной,Глотки единенья жестоко кратки.Слова и дела, и мотыги и троны —Лишь хрупкая штопка меж парных сторон,В единстве предвидите счастья бутоны,Но вновь пополам разрывается сон.Всё гуще плетенье земных рукоделий,Что с миром роднит позаброшенный духВсё дальше блаженство звериных безделий,А память младенца — испорченный нюх.Теперь вы бежите вперёд, надрываясь,В надежде из рваного мира удрать,Как старую штопку, всё то, что распалось,К большим полюсам навсегда привязатьБегите, бегите, ловцы горизонта!Плетите и рвите — хватило бы сил!Вам грезится рай, но плетенья работуОценит, кто вам горизонт очертил!Небывалый поэт застыл на несколько мгновений, артистично вытянув вперёд красную пернато-волосатую руку с семью короткими когтистыми пальцами.
Никогда ещё под сводами галереи Длисарпа не стояла такая полная и гнетущая тишина. Безмолвные слушатели будто приросли к своим местам, а поэты в своём оцепенении сами стали подобны задним колоннам, среди которых они стояли.
Валпракс откинул капюшон и обвёл слушателей удовлетворённым взглядом своих огромных прозрачно-ореховых глаз. Затем он упал на корточки и, неуловимо изменив формы своего тела, стал похож на получеловека-полужабу. Одним прыжком перемахнув через головы публики, он плюхнулся на землю прямо перед стоящими поодаль Анмистом и Гемброй. В следующий миг его невообразимая голова оказалась прямо перед лицом Анмиста, который с немалым трудом сохранял невозмутимый вид, сжимая, однако, под плащом рукоятку меча.
— Ну как стишки? К какой школе ты их отнесёшь, ты, знаток форм и стилей? А впрочем, это совершенно неважно! Ты, я смотрю, тоже любишь поиграть. Что ж, давай поиграем! Только не думай, что тебе на самом деле дано устанавливать правила, — поразмысли над моими стишками. Да, кстати, тот, кого ты ждёшь, скоро появится. Жди — и дождёшься. Кто ищет, того найдут! Кто просит, тот допросится! Так что, дождёшься, дождёшься — точно тебе говорю! Я ж его приятель — уж я-то знаю! Вот тогда и поиграем! Все вместе! Хи-хи-хи… Увидимся ещё… Желаю всего покойного!
Игриво, с оттенком причудливого кокетства подмигнув Гембре, демон стремительно взвился в воздух, и через несколько мгновений дружно задравшие головы люди едва различали быстро удаляющуюся алую точку среди наползающих на небо густых осенних облаков.
— Пойдём отсюда, — сдавленным голосом сказал Анмист, впервые за время их знакомства беря Гембру за руку.
— Пойдём, — тихо ответила та, с неожиданной лёгкостью подавив внутреннее сопротивление.
Глава 23