Конец королевы
Шрифт:
Я всмотрелась в нее сквозь дымок своей «Спарты», не водит ли меня за нос — Катрин есть Катрин, ей соврать — что воды напиться, — но на этот раз ее досада и злость, кажется, не были притворными.
— Может тебя заложить? — спросила я.
— Увы, — кивнула она. — И ты даже представить себе не можешь, что творилось бы на факультете, как широко все это разнеслось бы. Сама в этом деле ни бум-бум, а мне читаешь мораль из-за какой-то Зузаны. Да и потом, если Борек ее бросит, пусть она мне еще спасибо скажет.
— А что он о
— Вполне достаточно, чтобы смешать с грязью. Только он хитер и соображает, что, если меня выгонят из института или даже посадят, ему от этого ничего не перепадет.
— А чего ему тогда надо? Тебя или денег?
— Не знаю, — сказала она и сокрушенно вздохнула. — Кое-что я с собой прихватила, но лучше всего со всем этим делом покончить. Раз и навсегда. Ничего другого мне не остается… Нет, — остановила она меня, — не бойся, на Сильвестра мы еще поработаем, но потом — крышка! Нервы и так уже ни к черту… — Она отвернулась к стене и спрятала лицо в подушку, но я успела заметить, что из глаз у нее потекли самые настоящие, непритворные слезы. — И ничего больше у меня не спрашивай. Тридцатого едем, в половине второго будем в Праге, а в новом году… В новом году посмотрим…
Я аккуратно раздавила окурок и подумала, что надежды деждами, но из этой колеи не так-то просто выпрыгнуть. Главное, что Новый год и Сильвестр у нас обеспечены, и у Берта нет повода меня наказывать. Я могла быть довольна и тем, что совершила доброе дело: следующие дни показали, что мои упреки на Катрин все же подействовали, и она стала вести себя с Зузанкой так, что не придерешься. Вечером, перед той несчастной ночью с двадцать девятого на тридцатое, я слышала, как они по-дружески вели не очень интеллектуальную, но полезную беседу о платьях, шитье и портнихах. Борека Катрин, насколько возможно, избегала. А я только на него и злилась. Ах ты, гад, шантажист проклятый! А потом уж и на весь белый свет взъерепенилась: и на Борека, и на Катаржину, и на свою запутанную жизнь, и на набитых деньгами американцев… Чихала я на всех!
Ближе к вечеру мы схлестнулись с Аленой. Она возвращалась из уборной, а я как раз вышла подышать горным озоном, потому Что в кухне была духотища, а особенно меня донимал «аромат» говяжьего жира, который я терпеть не могу. Она остановилась рядом со мной и с язвительной вежливостью поинтересовалась:
— Так на кого ты глаз положила, Мируш? Я окинула ее взглядом с ног до головы — от фирменных лыж, темно-синих рейтуз и белого югославского свитера с норвежской вышивой до насмешливых черных гляделок — и ответила:
— Можешь не волноваться, не на твоего атлета. Она деланно засмеялась:
— Овчинка выделки не стоит, да? Какой-то нищий студентик… У тебя запросы куда повыше.
— Ты так думаешь? — Ухмыльнувшись в ответ, я изобразила на лице смесь скуки, хитрости и сексуального голода, облизала кончиком языка чуть приоткрытые губы, томно потянулась и вызывающе добавила: — На безрыбье и нищий студент сгодится. Да еще такой красавец, как твой Павел. Грешно пропустить такой случай.
Я верно ее раскусила. Она продолжала усмехаться, но черты лица затвердели. Горделиво скривив рот, она процедила:
— Ну так в чем же дело? Попробуй!.
Я посмотрела ей прямо в глаза и от души расхохоталась, как будто услышала остроумную шутку.
— Чего смеешься? — Она и дальше играла свою роль. Я взяла ее за руку и шепнула:
— Знаешь, Аленка, что мне вдруг пришло в голову? Интересно, как бы ты себя вела, если бы на моем месте стояла сейчас Катаржина? Так же уверенно?… А знаешь, я, пожалуй, расскажу ей об этом.
Не дожидаясь ответа, я резко развернулась и помчалась в избу. Настроение у меня улучшилось. Будет им о чем с Павличком поговорить. Теперь Алена от него не отойдет ни на шаг, а Катаржина даже во сне ей будет сниться. Ну а я — меня она сразу невзлюбила, так что ничего страшного. Моя подковырка подействовала. Алена вообще перестала со мной разговаривать. Я знала, что сижу у нее в печенках и что она меня с удовольствием придушила бы, но зайти так далеко и попытаться свалить на меня убийство…
5
— Послушай, Мирка, ты это дело брось! Катаржина сказала, что ты ее подруга, и мы без разговоров приняли тебя в свою компанию.
Мирка саркастически засмеялась:
— Ах, ах, я сейчас расплачусь…
А я добавил:
— Не надо разводить демагогию, Алена.
— А кто первый начал? Я, что ли? — обиделась Алена. — Я хочу, чтобы она ответила на три вопроса. Зачем она приехала? Что ее связывало с Катаржиной? И почему обязательно хотела уехать тридцатого? Это ты называешь демагогией?
— Ты что-то забыла про разговор в Гоницах в туалете, — устало произнесла Мирка. — О том, к кому приехала Катрин. — Твои домыслы нас не интересуют, — мигом вмешался Борек. — Нам нужны факты.
— Ну, ладно, — уступила Мирка. — На Аленины три вопроса ответить легче легкого. Я приехала, чтобы учиться кататься на лыжах. Катаржина была моя подруга, а уехать мы хотели, чтобы вместе провести Сильвестр.
— В Праге? — резко бросила Алена.
— Нет. В Прчицах.
— Катаржина хотела встретить Сильвестр дома, с родителями, про тебя она ничего не говорила, — заметил Павел. Алена с Бореком дружно кивнули, а Мирка пожала плечами.
— Если вы все знаете лучше меня, тогда чего спрашиваете? Против такой логики крыть было нечем, и мне наконец удалось вставить слово.
— Мируш, конечно, глупо с моей стороны уговаривать тебя, но почему бы тебе не сказать правду? Ты же сама все прекрасно понимаешь. Я не говорю, что ты как-то замешана в убийстве, но ведь ты знаешь о Катаржине гораздо больше нас. Я имею в виду ту сторону ее жизни, о которой мы и понятия не имели…