Конец лета
Шрифт:
– Это была не ерунда... Тебе стоило отлежаться, – отрезала она, передавая мне снимки, и прибавила: – Не уверена, что это была простуда... Я хотела, чтобы муж сделал рентген, но он наотрез отказался.
– Надо было послушаться, Гибсон.
– Да некогда мне заниматься такой ерундой... – буркнул старик и, давая понять, что разговор ему неприятен, передвинул свой стул, чтобы взглянуть через мое плечо на фотографии сыновей. На одной был запечатлен Хеймиш, полный достоинства капрал в форме Камероновского полка, а на другой – Джордж, явно позирующий
– Он до сих пор цел. Ветром не сдуло, представляете?
– Джорджи, за что ни берется, все делает основательно. У парня золотые руки.
Мы еще поболтали немного, потом Синклер отодвинул стул и объявил, что нам пора возвращаться. Гибсоны пошли нас провожать. Собаки, заслышав громкие голоса, вновь залились лаем, и нам пришлось подойти к конурам и успокоить их. Это оказались две большие суки, темная и светлая. У последней была мягкая шесть кремового окраса и темные выразительные глаза.
– Посмотри – вылитая Софи Лорен,– рассмеялась я.
– О да, – согласился Гибсон. – Настоящая красотка. Сейчас у нее течка, поэтому завтра я поведу ее к Бремеру, у него хороший кобель. Может быть, она подарит нам щенков.
Синклер поднял брови:
– Вы отправляетесь утром? В какое время?
– Примерно в девять.
– А какой ожидается прогноз погоды? Не знаете, что за день будет завтра?
– Сегодня вечером обещали сильный ветер, он-то и прогонит все тучи. Выходные будут как на заказ.
Синклер улыбнулся мне:
– Что скажешь?
Я играла с собакой и не слышала, о чем они говорят.
– А?
– Завтра утром Гибсон поедет к Бремеру. Он может подкинуть нас, а домой мы вернемся через Лайриг-Гру... – Синклер снова повернулся к старику: – Вы сможете в шесть вечера забрать нас в Ротемурчусе?
– О да, пара пустяков. В котором часу, говоришь?
Синклер задумался, что-то прикидывая в уме.
– Шесть? Мы должны вернуться к тому времени. – Он перевел взгляд на меня: – Ну, что скажешь, Джейн?
Я никогда не была в Лайриг-Гру. Помню, каждое лето кто-нибудь из «Элви» отправлялся в те края, и мне ужасно туда хотелось, но меня никогда не брали, считая, что у маленькой девочки Джейн слишком слабые ноги. Но теперь...
Я подняла голову к небу. Утренние тучи так и не рассеялись, но сейчас, когда день клонился к вечеру, они превратились в легкую дымку.
– Завтра правда будет хороший день?
– О да, и очень теплый.
Мнение Гибсона всегда много значило для меня.
– Я охотно пойду с тобой. Ужасно хочется.
– В таком случае решено. В девять собираемся.
– Я заеду за вами, – заверил нас Гибсон.
Мы поблагодарили хозяев за чай, спустились с холма по размокшей дороге и побрели обратно в «Элви». В сыром осеннем воздухе тяжело дышалось, а от желтых берез мне вдруг стало тоскливо. Я так хотела, чтобы ничего не менялось... хотела, чтобы «Элви» всегда оставался таким, каким я его запомнила, но встреча с постаревшим Гибсоном разбила в прах все мои мечтания. Он подтвердил, что болел. Однажды он умрет. От мысли о смерти, от холода и от вида увядающей природы я невольно вздрогнула.
– Замерзла? – встревожился Синклер.
– Ничего страшного. День оказался слишком долгим.
– Ты точно хочешь завтра идти? Будет тяжело.
– Да, конечно, – зевнула я. – Надо попросить, чтобы миссис Ламли приготовила бутерброды.
Мы вышли из березовой рощи и с северной стороны увидели наш дом, грозно маячивший на горизонте. В голубых сумерках где-то вдали сверкнуло и погасло желтое марево. Я решила, что перед ужином приму горячую ванну, немного вздремну, и тогда дрожь и хандра пройдут сами собой.
Глава 6
Я оказалась права. Под тихий плеск озера за окном я задремала. Было еще слишком рано, поэтому я взяла из шкафа грелку, наполнила ее горячей водой и пролежала целый час в темноте, вслушиваясь в тоскливые крики диких гусей.
Ближе к вечеру занялась собой. Решив, что возвращение в родной дом – это все-таки событие, я соорудила высокую прическу и, как могла, навела красоту. Закончив макияж, достала из шкафа свой единственный вечерний туалет – золотисто-черное кимоно из тяжелого шелка, расшитое золотыми лягушками, на которое отец наткнулся в одном сомнительном китайском магазине на задворках Сан-Франциско и купил, не устояв перед искушением.
В нем я казалась восточной принцессой крови. Нацепив длинные серьги и надушившись, я спустилась в гостиную. Там никого еще не было, и меня это очень устраивало. Час назад, лежа в кровати, я разработала небольшой план и теперь взялась за его осуществление.
Просторная комната, уже готовая к вечернему приему, казалась театральной сценой. Бархатные шторы были тщательно задернуты, подушки взбиты, журналы аккуратно сложены, а камин разожжен. Свет двух ламп и отблески огня в камине отражались на медной решетке, ящике с углем и любовно отполированной поверхности мебели. Повсюду благоухали цветы и стояли пепельницы, а на маленькой буфетной стойке расположились целая батарея бутылок с бокалами, ведерко для льда и блюдце с орехами.
Рядом с камином красовался искусно отделанный резной шкаф. Верхнюю его часть составляли застекленные книжные полки, а нижнюю – три ряда ящиков. Я подошла к шкафу, обогнув стойку с напитками, и села на корточки, чтобы открыть нижний ящик. Но не тут-то было! Одна из ручек оказалась сломанной, и тяжелый ящик никак не хотел выдвигаться. Сражаясь с ящиком, я услышала, как дверь комнаты отворилась и кто-то вошел. Оказавшись в дурацком положении, я тихо выругалась и только хотела вскочить на ноги, как за моей спиной раздалось: