Конец науки: Взгляд на ограниченность знания на закате Века Науки
Шрифт:
В конце «Структуры» Кун бегло рассматривает вопрос, почему некоторые из областей науки сходятся на парадигме, в то время как другие, похожие на искусство, остаются в состоянии постоянного течения. Ответ, намекнул он, — это дело выбора; ученые в определенных областях просто не хотят связывать себя с определенной парадигмой. Я предполагаю, что Кун не стал развивать это положение, потому что не знал ответа. Некоторые области, такие как экономика и другие социальные науки, никогда не остаются долго верными единичной парадигме, потому что они занимаются вопросами, для которых одной парадигмы недостаточно.
Области, достигающие консенсуса, или нормальности, если взять термин Куна, делают это, потому что их парадигмы соответствуют чему-то реальному в природе, чему-то истинному.
Как я нашел Фейерабенда
Сказать, что идеи Поппера и Куна ошибочны — это
Как скептику избежать превращения в Карла Поппера, стучащего кулаком по столу и кричащего, что он — НЕ догматик? Или в Томаса Куна, пытающегося точно передать, что он думает, когда говорит о невозможности истинной связи? Есть только один путь. Нужно объединить — полностью принять — парадокс, противоречие, риторическое излишество. Следует признать скептицизм необходимым, но невозможным занятием. Следует стать Паулем Фейерабендом.
Первой и оказавшейся наиболее влиятельной книгой Фейерабенда является «Против методологии» (Against Method). Она была опубликована в 1975 году и переведена на 16 языков. Она доказывает, что философия не может обеспечить методологию и вообще разумное для науки, потому что в ней нет разумного для объяснений. Анализируя такие краеугольные камни, как суд над Галилеем в Ватикане и развитие квантовой механики, Фейерабенд хотел показать, что в науке нет логики; ученые создают научные теории и придерживаются их по весьма субъективным и даже иррациональным причинам. В соответствии с Фейерабендом, ученые могут и должны делать все необходимое для того, чтобы продвигаться вперед. Он суммировал свое антикредо фразой: «Пойдет всё». Однажды Фейерабенд поднял на смех критический рационализм Поппера как «горячий парок над позитивистской чашкой с чаем» [54] . Он соглашался с Куном по многим пунктам, в частности о несоизмеримости научных теорий, но доказывал, что наука редко является такой нормальной, как утверждал Кун. Фейерабенд также обвинял Куна — вполне справедливо — в обходе осложнений, вытекающих из его точки зрения; он замечал, к отчаянию Куна, что социально-политическая модель его научных изменений прекрасно подходит организованной преступности [55] .
54
Замечание о «позитивистской чашке с чаем» можно найти в книге Пауля Фейерабенда «Прощание с разумом» (Farewell London, 1987, p. 282).
55
Аналогию с организованной преступностью Фейерабенда можно найти в его эссе «Утешения для специалиста» в сборнике «Критицизм и рост знаний» (см. примеч. 14).
Склонность Фейерабенда к позерству привела его к оскорбительным укусам. Однажды он сравнил науку с магией вуду, колдовством и астрологией. Он защищал право религиозных фундаменталистов иметь собственную версию мироздания, которую преподавали бы в школах наравне с теорией эволюции Дарвина [56] . Статья о нем в справочнике «Кто есть кто в Америке» за 1991 год заканчивалась следующей фразой: «Моя жизнь — результат несчастных случаев, а не целей и принципов. Моя интеллектуальная работа составляет лишь незначительную ее часть. Любовь и личное понимание гораздо важнее. Ведущие интеллектуалы и их страсть к объективности убивают эти личные элементы. Они преступники, а не освободители человечества».
56
Яростные высказывания Фейерабенда были подробно изложены в удивительно благожелательной статье Уильяма Дж. Брода, см: Science.November 2,1979, pp. 534–537.
Дадаистская риторика Фейерабенда скрывала очень серьезный момент: человеческое стремление искать абсолютные истины, неважно, насколько благородные, часто заканчивается тиранией. Фейерабенд нападал на науку не потому, что искренне верил, что у нее не больше претензий на истину, чем у астрологии. Как раз наоборот. Фейерабенд атаковал науку потому, что понимал — и ужасался — ее силу, ее потенциал в поддержании разнообразия человеческой мысли и культуры. Он возражал против научной точности из моральных и политических, а не гносеологических причин.
В конце книги «Прощание с разумом» (Farewell to Reason1987) Фейерабенд раскрыл, насколько глубоким был его релятивизм. Он рассматривает положение, которое «привело в ярость многих читателей и разочаровало многих друзей, — отказ осудить даже самый экстремальный фашизм и предположение, что ему следует разрешить процветать». Этот момент был особо болезненным, потому что Фейерабенд служил в немецкой армии во время Второй мировой войны. Фейерабенд доказывал, что обвинять нацизм слишком легко, но именно высокоморальная уверенность в своей правоте и уверенность вообще сделали нацизм возможным.
«Я считаю, что Освенцим — это экстремальная манифестация состояния, которое все еще процветает среди нас. Оно проявляется в отношении к меньшинствам в индустриально развитых демократических странах; в образовании, включая обучение гуманитарной точке зрения, которое большей частью состоит из обращения прекрасных молодых людей в бесцветные и лицемерные копии их учителей; в ядерной угрозе, постоянном Увеличении количества и мощи смертоносного оружия и готовности некоторых так называемых патриотов к началу войны, в сравнении с которой Холокост кажется ничтожным. Оно показывает себя в уничтожении природы и „примитивных“ культур, и никто не думает о тех, для кого жизнь в результате теряет смысл; в огромном тщеславии наших интеллектуалов, их вере в то, что они точно знают, что нужно человечеству, и в их безжалостных усилиях переродить людей в собственное жалкое подобие; в инфантильной мании величия некоторых наших докторов, которые шантажируют своих пациентов страхом, калечат их, а затем преследуют, выставляя огромные счета; в отсутствии чувства у многих так называемых искателей истины, которые систематически мучают животных, изучают их мучения и получают награды за свою жестокость. С моей точки зрения, нет разницы между палачом Освенцима и этими „благодетелями человечества“» [57] .
57
Фейерабенд. Прощание с разумом, c. 313.
К тому времени, когда я попытался найти Фейерабенда (в 1992 году), он уже уволился из Калифорнийского университета в Беркли. Там никто не знал, где он; коллеги Фейерабенда уверяли меня, что мои попытки найти его успехом не увенчаются. В Беркли у него был телефон, позволявший ему звонить другим, но позвонить ему самому было нельзя. Он принимал приглашения на конференции, а потом не появлялся. Он приглашал по почте коллег посетить его, но, когда они приезжали и стучались в дверь его дома в горах, никто не открывал им.
Позднее, просматривая журнал «Айсис», посвященный истории и философии науки, я обнаружил кратенькую рецензию на сборник эссе, написанную Фейерабендом. Рецензия показала талант Фейерабенда к остротам. В ответ на клеветническое замечание автора о религии Фейерабенд отвечает: «Молитва не может оказаться эффективной в сравнении с небесной механикой, но она несомненно держит в руках некоторые секторы экономики» [58] .
Я позвонил редактору «Айсис», чтобы спросить, не знает ли он, как можно связаться с Фейерабендом, и он дал мне адрес в Швейцарии, под Цюрихом. Я послал Фейерабенду льстивое письмо, поясняя, что хотел бы взять у него интервью. К моей радости, он ответил веселым, написанным от руки посланием, заявляя, что не возражает. Он живет в собственном доме в Швейцарии и иногда в доме своей жены в Риме. Фейерабенд дал мне номер телефона в Риме, а также вложил в конверт свою фотографию в переднике перед раковиной с горой грязной посуды. На этом фото он широко улыбается. Как он объяснил, фотография запечатлела его «за любимым занятием — мытьем посуды для моей жены в Риме». В середине октября я получил еще одно письмо от Фейерабенда: «Сообщаю вам, что буду (93 %) в Нью-Йорке с 25 октября по 1 ноября и что мы сможем встретиться для интервью. Я позвоню вам, как только приеду».
58
his, vol. 2,1992, p. 368.
В результате я встретился с Фейерабендом в роскошной квартире на Пятой авеню холодным вечером за несколько дней до Хэллоуина. Квартира принадлежала бывшей студентке, которая разумно оставила философию в пользу торговли недвижимостью — и, очевидно, добилась некоторого успеха. Она встретила меня и проводила в кухню, где сидел Фейерабенд со стаканом красного вина. Он поднялся и, стоя несколько согнувшись, словно у него болела спина, поздоровался со мной. И только тогда я вспомнил, что Фейерабенд получил ранение в спину во время Второй мировой войны и был инвалидом.