Конец науки: Взгляд на ограниченность знания на закате Века Науки

Хорган Джон

Он говорил очень убежденно, гораздо более убежденно, чем когда мы впервые обсуждали это в 1989 году. Он явно много думал на эту тему.

Я вспомнил сравнение физики с шахматами Ричарда Фейнмана: после того как мы узнаем основные правила, мы можем вечно исследовать последствия их применения.

— Да, у меня такая же точка зрения, — сказал Пенроуз.

Значит ли это, что возможно узнать хотя бы фундаментальные правила, если не все последствия этих правил?

— Когда я настроен оптимистично, то полагаю, что это так.

В сердцах он добавил:

— Я определенно не один из тех людей, которые думают, что у нашего физического понимания мира нет конца.

В Сиракьюсе Пенроуз сказал, что пессимистично верить в Ответ. Теперь он считал свой взгляд оптимистическим.

Пенроуз сказал, что в общем-то он доволен приемом, который встретили его идеи; большинство

критиков были, по крайней мере, вежливы. Единственное исключение — Марвин Минский. У Пенроуза была неприятная встреча с Минским на конференции в Канаде, где они оба выступали с лекциями. По настоянию Минского Пенроуз выступал первым. Затем Минский поднялся, чтобы представить опровержение. «Если вы носите пиджак, то предполагается, что вы — джентльмен, — объявил он, сбросил пиджак и воскликнул: — Я не чувствую себя джентльменом!» Затем он атаковал «Новый разум императора» аргументами, которые были, по словам Пенроуза, глупыми. Даже вспоминая эту сцену, Пенроуз казался озадаченным. Это причиняло ему боль. Я снова поразился, как и при первой нашей встрече, контрасту между спокойной манерой общения и дерзостью интеллектуальных взглядов Пенроуза.

В 1994 году, два года спустя после нашей встречи с Пенроузом к Оксфорде, была опубликована его книга «Тени разума» (Shadows of the Mind). В «Новом разуме императора» Пенроуз довольно смутно представлял, где могут колдовать квазиквантовые эффекты. В «Тенях» он осмеливается на предположение: в микрососудах, крохотных каналах протеинов, служащих чем-то вроде остова для большинства клеток, включая нейроны. Гипотеза Пенроуза базировалась на заявлении Стюарта Хамероффа (Stuart Hameroff), анестезиолога из Университета Аризоны, о том, что анестезия сдерживает движение электронов в микрососудах. Построив крепкое теоретическое здание на этом хрупком заявлении, Пенроуз предположил, что микрососуды выполняют недетерминированные, квазиквантовые исчисления, которые каким-то образом дают рост сознанию. Таким образом, каждый нейрон — это не просто триггер, а комплексный компьютер.

Теория микрососудов Пенроуза не могла не быть разочарованием. В своей первой книге он нагнетал напряжение, предвкушение и тайну, как режиссер фильма ужасов, который дает только дразнящие контуры чудовища. Когда Пенроуз в конце концов открыл свое чудовище, оно выглядело как актер с излишним весом, одетый в дешевый резиновый костюм с хлопающими плавниками. Некоторые скептики отреагировали (и этого следовало ожидать) со смехом, а не благоговением. Они отметили, что микрососуды встречаются почти во всех клетках, а не только в нейронах. Это означает, что наши печенки обладают разумом? А что там с нашими большими пальцами ног? И как там с paramecia [123] ? Когда в апреле 1994 года я задал этот вопрос партнеру Пенроуза Стюарту Хамероффу, он ответил: «Я не собираюсь соглашаться, что paramecium имеет сознание, но в его поведении отмечается определенный интеллект».

123

Вид простейших, обитающих в стоячей воде, лат. — Пер.

Пенроузу также можно возразить аргументом Крика против свободной воли. Просто через самоанализ Пенроуз не может восстановить вычислительную логику восприятия математической истины и поэтому настаивает, что восприятие должно происходить из некого таинственного, невычислимого явления. Но, как указывал Крик, то, что мы не осознаем нервный процесс, ведущий к решению, вовсе не означает, что этот процесс не происходит. Поборники искусственного интеллекта опровергают аргумент Пенроуза, базирующийся на Геделе, утверждая, что всегда можно создать компьютер, чтобы расширить базу аксиом для решения новой проблемы; фактически такие обучающие алгоритмы довольно обычны (хотя они до сих пор еще очень грубы в сравнении с человеческим разумом).

Некоторые критики Пенроуза обвинили его в том, что он виталист. Но если бы Пенроуз был виталистом, то он оставил бы свои идеи туманными и нетестируемыми. Он никогда бы не открыл микрососудистого монстра. Пенроуз — настоящий ученый, он хочет знать.Он искренне верит, что наше сегодняшнее представление о реальности неполное, логически ошибочное и — мистическое. Он ищет ключ, понимание, какой-то хитрый квазиквантовый трюк, который бы внезапно сделал все понятным. Он ищет Ответ. Он совершил большую

ошибку, думая, что физике следует сделать мир полностью понятным и осмысленным. Стивен Вайнберг мог бы сказать ему, что у физики нет такой способности.

Атака мистиков

Пенроуз, хотя и продвинул теорию сознания далеко за горизонт сегодняшней науки, по крайней мере держался за надежду, что теорию когда-нибудь можно доказать. Но некоторые философы сомневались, может ли какая-либочисто математическая модель — включая традиционные нервные процессы или экзотические механизмы, представляемые Пенроузом, — на самом деле объяснить сознание. Философ Оуэн Фланаган (Owen Flanagan)назвал этих сомневающихся «новыми мистиками» в честь рок-группы шестидесятых «Мистерианз», которые исполняли хит «96 разрывов». (Сам Фланаган не мистик, а приземленный материалист.)

Философ Томас Нагель (Thomas Nagel)предложил одно из самых ясных выражений точки зрения мистиков в своем известном эссе 1974 года «Что такое быть летучей мышью?» (What Is It Like to Bea Bat?). Нагель предположил, что субъективный опыт — это фундаментальный атрибут людей и многих высокоразвитых животных, таких как летучие мыши. «Он несомненно имеет место в бесчисленных формах, которые мы даже не можем себе представить, на других планетах и в других солнечных системах во Вселенной, — писал Нагель. — Но независимо от того, как может варьироваться форма, тот факт, что организм вообщеимеет сознательный опыт, означает, что в нем есть нечто, что делаетего организмом» [124] . Нагель доказывал, что независимо от того, сколько мы узнаём о физиологии летучих мышей, мы никогда на самом деле не узнаем, что такое быть летучей мышью, потому что наука не может проникнуть в область субъективного опыта.

124

В июне 1992 г. я позвонил Нагелю, чтобы спросить, думает ли он, что наука когда-нибудь закончится. Абсолютно точно — нет, ответил он. «Чем больше открывают, тем больше будет вопросов, — сказал Нагель. — Критика Шекспира никогда не может быть полной, — добавил он, — так почему же полной должна быть физика?»

Нагеля можно было бы назвать слабым мистиком: он придерживается мнения о возможности того, что философия и/или наука могут когда-нибудь открыть естественный путь, чтобы проложить мост через разлом между нашими материалистическими теориями и субъективным опытом. Колин Мак-Джинн — сильный мистик. Он философ, верящий, что большинство важнейших философских вопросов неразрешимы, потому что они находятся за пределами наших познавательных возможностей (см. главу 2). Точно так же, как у крыс, у людей есть познавательные ограничения, и одно из этих ограничений состоит в том, что мы не можем решить проблему разум — тело. Мак-Джинн рассматривает свою позицию по проблеме разум — тело следующим образом: она неразрешима — это логический вывод из анализа Нагеля, представленного в эссе «Что такое быть летучей мышью?». Мак-Джинн защищает свою точку зрения как высшую в сравнении с тем, что он называет «элиминативистской» позицией, которая пытается показать, что проблема разум — тело на самом деле вовсе не проблема.

Вполне возможно, сказал Мак-Джинн, что ученые изобретут теорию разума, которая сможет предсказать исход экспериментов с огромной точностью и принести большую пользу медицине. Но эффективная теория не обязательно постижима. «Нет такой причины, по которой часть нашего разума не может сформулировать теорию при помощи своих удивительных способностей к предсказанию, но мы не сможем понять формулировку теории в терминах части нашего сознания, которая понимает вещи. Так что мы можем прийти к теории, аналогичной квантовой, которая на самом деле является хорошей теорией сознания, но мы не сможем ее интерпретировать или понять» [125] .

125

Я брал интервью у Мак-Джинна в Нью-Йорке в августе 1994 г. Чтобы получить полное представление о мистической точке зрения Мак-Джинна см. его книгу «Проблема сознания» (The Problem of Consciousness.Cambridge, Mass., 1991).