Конец Осиного гнезда(изд.1960)-без илл.
Шрифт:
Я в душе поблагодарил хлопца. Еще ни разу со дня смерти Семена я не видел Таню такой оживленной и взбудораженной. Она наскакивала на Сергея, упрекала его в политической безграмотности, жестикулировала, и Сережа уже не знал, как выкарабкаться из неудобного положения.
Я нарочито громко зевнул, потянулся и встал. Спор моментально прекратился. Сережа облегченно вздохнул, спрятал карандаш, записную книжку и подошел ко мне.
— А Логачев и Березкин дрова носят, - доложил он.
— Какие дрова?
– не понял
Сережа усмехнулся:
— Как - какие? Для сигнальных костров. Когда-нибудь все равно надо будет носить.
В двенадцать часов Сережа Ветров передал мою радиограмму. Я сообщал в ней координаты поляны, размеры и грунт ее, ориентиры с воздуха, просил прислать самолет "ЛИ-2" в ночь с субботы на воскресенье, точнее - в воскресенье, в два часа ночи.
Как только стемнело, мы, попив чаю и пожевав сухарей, улеглись спать.
41. ТАНИНА УХА
Сережа Ветров растолкал меня на рассвете и подал расшифрованную радиограмму. В ней было сказано:
Самолет придет два ноль-ноль воскресенье. Выкладывайте шесть костров два ряда коридором. Расстояние между кострами в длину пятьдесят метров. Направление посадки дайте две ракеты - белую и красную.
— Вот это здорово!
– обрадовался я и так шлепнул Сережу по спине, что он чуть было не упал.
– Давай буди ребят, надо обрадовать всех
День занимался теплый, прозрачный. Трава, густо покрытая росой, отливала сединой. В небе уже звонко заливались жаворонки, где-то далеко за поляной четко постукивали перепела.
Ничто вокруг не напоминало о войне: чистое, глубокое лазурное небо, торжественно спокойный лес, благодатная тишина, нарушаемая гомоном пробудившихся птиц…
Раздевшись до пояса, мы старательно полоскались у болотца с застоявшейся темно-зеленой водой, отдававшей запахом прели.
После мытья Николай Логачев всем на зависть проделал несколько спортивных номеров. Он сделал стойку "жимом", прошелся на руках вокруг болотца, проделал четыре раза сряду сальто и затем нырнул в болотце еще раз.
Пока Таня умывалась, расчесывала и заплетала косу, белка сидела у нее на плече и, держа в передних лапках крепкую, еще не созревшую шишку, покусывала ее своими острыми зубками. Таня ласково поглядывала на нее.
Позавтракали мы остатками вчерашней каши и занялись сортировкой имущества. Мы решили оставить здесь часть боеприпасов и продуктов, кое-что из снаряжения и одежды, а остальное нести с собой к озеру. Я предупредил друзей, что на поляну мы вернемся только ночью в воскресенье, чтобы встретить самолет.
Итак, в начале десятого мы покинули свой аэродром и, сориентировавшись по карте и компасу, отправились навстречу Фоме Филимоновичу, к озеру, навстречу решающим событиям.
Идти было теперь значительно легче, да и путь был в два раза короче вчерашнего.
Мы
В полдень мы добрались до озера. Оно лежало в низине и мало чем отличалось от болота. Берега покрывал густой и высокий камыш.
— Какая глухомань!
– пробормотал Сережа Ветров.
Мы начали обходить озеро и, когда добрели до чистого берега, услышали, как кто-то шумно бултыхнулся в воду.
И тут же раздался голос Фомы Филимоновича:
— Внучка, отворотись! Я вылезать буду!
Таня прыснула и скрылась в кустарнике. Мы увидели Фому Филимоновича, скакавшего на одной ноге. Он натягивал брюки, и вода сбегала с его бороды веселыми струйками. На отмели, в траве, недалеко от воды, трепыхались и поблескивали красноперые окуньки с ладонь величиной и несколько щук.
— Видали?
– похвастался Фома Филимонович, кивая на рыбу.
– Чем не рыбак?.. Таня, выходи!
Таня подбежала к деду, обняла его, уткнулась лицом в его грудь и заплакала.
— Не надо, Таня, не надо… - приговаривал Фома Филимонович, лаская девушку.
– Семенка-то не любил слез… Помнишь, как говаривал он? Не надо, доча, не надо… Все мы люди, и все мы смертны. Война, Танюша! Не у одной тебя горе, оглянись-ка вокруг…
В сторонке, под деревьями, стояла уже знакомая нам одноконная телега, а возле нее - ребристая гнедая кобыла. Она лениво мотала головой и помахивала куцым хвостом, будто нехотя отбиваясь от надоедливых слепней.
Фома Филимонович заправил рубаху в брюки, подошел к телеге, достал из-под вороха сена чугунок и подал его Тане:
— Чисть рыбешку, милая, да закладывай уху. Она как раз ко времени поспеет. В мешке возьми лук и укроп.
Сережа Ветров сейчас же бросился на помощь Тане. Он быстро развел огонь, наполнил чугунок водой и пристроил его над костром. Потом вооружился ножом и стал вместе с Таней чистить рыбу.
— Ну как дела, Филимоныч?
– спросил я.
— А так, помаленьку.
— Как чувствует себя Штейн?
— Зверь-зверем ходит. То к одному привяжется, то к другому. Такая уж у него волчья натура! Похитуна совсем затюкал. Как встретит пьяного, так в зубы. Похитуну хоть в гроб живьем ложись. Теперь он брыкаловку сосет только ночью, под одеялом, а днем ни-ни… Боится.
Логачев и Березкин рассмеялись. Я был рад, что Кольчугин снова бодр и весел. Подходили горячие дни, и каждому нужна была большая внутренняя собранность.
— Охота не сорвется?
– опросил я.
— Ни в какую! И Похитун поедет. Сам мне вчера говорил. Гюберт солдат прихватит, а сколько - не ведаю. Приказал две подводы готовить, а раз две значит, не одни поедем.