Конец осиного гнезда. Это было под Ровно(изд.1970)
Шрифт:
– Никакого нет.
– Выходит, что дрянь не с ружьишком, а без него?– заметил я.
– Так оно и выходит,– согласился Фома Филимонович, порываясь покинуть комнату.
Но Гюберт его остановил:
– Погоди!.. Ты и в самом деле охотник?– спросил он.
– А зачем мне брехать при седой голове,– ответил старик.–Я,можно сказать, потомственный охотник. Прадед мой, дед и батька– все были отчаянные медвежатники да и дичинкой не гнушались. Особенно боровой. Мне довелось еще промышлять в лесу с батьковским самопалом. Старинная такая штуковина! Как вдаришь из нее, так и оглохнешь сразу.
В
Гюберт, не сводя глаз с Кольчугина, спросил:
– Почему же ты до сих пор молчал?
– А зачем лезть на глаза?– смело ответил Фома Филимонович.– Да и опять-таки, проводник у вас есть, господин начальник.
– Это кто же? – подняв брови, осведомился Гюберт.
– А господин Похитун…
Гюберт опять усмехнулся и проговорил:
– Какой из него проводник?Он понимает в охоте так же,как ты в астрономии.
– Вот, вот!.– подхватил Фома Филимонович.– И я то ж говорю… С его мордой пристало только кассы взламывать. Кабы такой егерь в доброе старое время моему хозяину попался, он бы за него и щенка последнего не дал. Ей-богу!
Я опасался,что прямота в высказываниях Кольчугина не понравится гауптману, но этого не произошло.
– Твой хозяин, видно, требовательный был человек?
– Он был человек правильный, серьезный и охотник отменный! Царство ему небесное.– И старик перекрестился, заведя под лоб хитрые глазки.
– Это хорошо,– одобрил Гюберт.– А как звали твоего хозяина?
– Карлом Карловичем Эденбергом… Первостатейный был хозяин.
– Эденбергом?!– воскликнул в удивлении Гюберт.
– Да,– подтвердил Фома Филимонович.
– Так ты у Эденберга служил?
– Без малого семнадцать годков.И не служил, а работал,–поправил дед.– Сам и в могилу положил старика в шестнадцатом году.Золото, а не человек! Такого днем с огнем теперь не сыщешь: требовательный, и добрый, и горячий. Для всякого человека у него хорошее слово припасено. На семь годков старше меня был и рано ушел. Такому жить бы да жить…
Во мне зрело твердое убеждение, что Фома Филимонович врет самым отчаянным образом. Я был поражен его смелостью и находчивостью и, признаться, немного струхнул за деда.Струхнул потому, что у меня складывалось впечатление, что по странному совпадению Гюберт знал этого Эденберга.Я побаивался,что старик запутается. Действительно, в здешних местах до революции существовал такой помещик. Об этом мне Фома Филимонович как-то рассказывал. Это было связано с Наклейкиным, отец которого служил управляющим имения у этого помещика. Но Фома Филимонович не работал у помещика,работал его двоюродный брат, по фамилии тоже Кольчугин. И по рассказу Фомы, не таким уж милым человеком был этот Эденберг, каким расписывал он его сейчас…
А Фома Филимонович продолжал говорить, не моргнув глазом и нисколько не смущаясь. И чем дальше он говорил, тем естественнее и правдоподобнее звучал его рассказ. Я сам готов был верить ему. Старик делал вид, что воскрешает в памяти сохранившиеся детали, и, пользуясь тем, что Гюберт слушает его со вниманием, продолжал плести.
– А какой охотник был покойный Карл Карлович!–
Он умолк и неожиданно обратился к Гюберту, попросив у него разрешения закурить.
Гюберт,к моему удивлению, разрешил.Фома Филимонович достал кисет, свернул цигарку и задымил.
– Так-так… – задумчиво промолвил Гюберт.– Значит, ты знал Эденберга…– И, повернувшись ко мне, продолжал: – Представляете себе?
Я кивнул.
– Самого старика Эденберга я, правда, почти не знал,– сказал он.– Видел лишь один раз, даже плохо представляю, как он выглядел, а вот с сыном его мы вместе учились.
– Правильно! – подтвердил Фома Филимонович. – Был у него наследник, один-одинешенек. И его я знал, Как же! Тоже Карлом звали, как и батьку.
– Совершенно верно,– подтвердил Гюберт.– Карлом, как и отца.
Я диву давался.Искусство старика поражало меня. Откуда такая бойкость? Я и не представлял себе, что с гауптманом Гюбертом можно было заговорить о чем-либо, не относящемся непосредственно к делу.
– Сынок-то его больше по разным странам ездил,–продолжал Фома Филимонович,– к нам сюда редко заглядывал. Непоседа был, за девками все волочился и такой хлюпенький с виду, не в батьку… А одевался с шиком, всем, бывало,господам нос утрет. И в музыке силен был. Выйдет в сад, в беседку, и в сопилку свою дует и дует… И как у него терпежу только хватало. А за год до смерти батьки пропал куда-то. Совсем пропал. Слух прошел, что громом его убило где-то в горах…
– Ерунда!– заметил Гюберт. – Он в крушение попал в Польше в 1915 году и погиб.
– Видишь…– покачал головой Фома Филимонович.– Хорошим людям не везет. А хозяин после его смерти совсем сдал. Любил его шибко…
– Да… В хороших руках ты был, старик! – одобрительно произнес Гюберт. – Придется попробовать тебя.
– Попробуйте, – отозвался Кольчугин.
– Ружье тебе дам отличное,– сказал Гюберт. – Посмотрю, какой ты охотник.
– А чего смотреть,–заметил Фома Филимонович.–Я ведь зазря не гож болтать, господин начальник.Непривычный к этому сызмальства. Каков есть, таков есть. Будут у нас и зайчишки,и тетерева, и глухарей сыщем.Они, правда, одно время откочевали отсюда,подались на Смоленщину, а ноне, как я примечаю, опять тут объявились.Недавно за дровами с солдатами ездил, своими глазами двух видел. Здоровенные,сытые,красавцы!Я все загодя проверю,обнюхаю и поедем наверняка. Мне вот все недосуг было. То трубы почистить надо, то дровишек запасти, то с конями, а тут опять снегу поднамело. Не в обиду будь сказано– ленивые солдаты вам попались!
Гюберт энергично потер ладонью о ладонь и встал.
– Попробуем. Обязательно попробуем…– сказал он и обратился ко мне:– Почему вы не подстригаете бородку?
Я провел рукой по голове и признался:
– Разленился.
Гюберт покачал головой и ничего не сказал.
– Можно идти мне, господин начальник?– спросил Кольчугин.
Гюберт вдруг принял свой обычный холодно-безразличный вид. Он надменно кивнул. Старик вышел, а вслед за ним и Гюберт. Минуту спустя ко мне забрел Похитун.