Конец парада. Восстать из пепла
Шрифт:
"Он потерял рассудок и остался без гроша. Его брат умирает. Его жену прооперировали."
Только так. И тогда можно переварить новости, даже если ваш мозг бунтует, как кот в мешке.
– Компаньонка... брата, - директриса удалялась все далее в дебри, - кажется, была готова, но почему-то недоступна... Причину его, то есть вашего друга, помешательства в значительной мере находят в пережитом на войне опыте. И в таком случае... Кто, по вашему мнению, может взять на себя ответственность позаботиться о его интересах?
– Я!
– услышала Валентайн свой голос.
– О нем!
– добавила она.
– Позаботиться
Кажется, у него не было даже мебели, откуда взяться остальному? Мисс Ванострат должна перестать использовать слово "кажется". Звучит раздражающе... и очень заразно. Неужели благородная леди не может высказаться прямо? Скорее всего, для анемичной старой девы это весьма сомнительное дело, потому что в ее времена никто и никогда прямо не высказывался.
Что же касается четких заявлений... Она и все ее друзья выбирали всякие нелепые способы, лишь бы не высказываться прямо - кроме Эдит Этель. Будучи по природе своей уличной торговкой, она не могла сказать правды, но тем не менее выражалась всегда достаточно определенно. Но даже Эдит Этель до сих пор ни разу не упомянула, как жена относилась к мужу. Она ясно дала понять Валентайн, что она "на стороне Жены", но даже она не позволила себе сказать, что эта женщина - хорошая жена. Если бы знать наверняка... Если катастрофа все же случилась, то она, Валентайн, теперь знает, как вести себя с женой этого человека.
– Когда вы сказали "я", вы серьезно предложили себя, чтобы ухаживать за этим человеком? Я не уверена.
Очевидно, если бы она была хорошей женой, то она, Валентайн, не смогла бы бесцеременно влезть... это выглядит недостойно. Как дочь своего отца и по-прежнему своей матери... На первый взгляд женщину, дефилирующую на грани скандала или разъезжающую по модным курортам, трудно назвать хорошей - примерной - женой для статистика. С другой стороны, он был умным человеком, представителем управляющего класса, отпрыском благородной фамилии и тому подобное. Вполне возможно, что ему нравилось, как его жена блистает в свете. Возможно, он даже настаивал - он вполне способен на такое. Он мог вытолкнуть ее, скромную и застенчивую женщину, в жестокое общество. Маловероятно, но все-таки возможно, впрочем, как и всякое другое.
– Разве нет учреждений... военных санаториев... для таких вот случаев, как у капитана Титдженса? Кажется, не столько распутная жизнь, сколько война сломила его...
– Совершенно верно... и поэтому требуется... не должно... потому что из-за этой войны...
– окончание повисло в воздухе.
– Я думала... Мне представлялось... что вы были пацифисткой, причем самого крайнего толка!
Когда на пике лихорадки тебя прошибает пот - это означает, что болезнь отступает. И когда Валентайн услышала безразличное "капитан Титдженс", она испытала облегчение. С самого начала она была необъяснимо настроена не произносить этого имени первой. И видимо, по ее тону мисс Ванострат была готова ненавидеть этого Титдженса. Или уже ненавидела.
– Если называть крайним пацифистом того, - заговорила девушка, - кто не может вынести мыслей о страданиях других, разве это недостаточная причина, чтобы помочь сломленному бедняге...
Но мисс Ванострат начала одну из своих длинных сентенций. Их голоса звучали одновременно, но вразнобой - как два локомотива, тянущие груз в противоположные стороны... Однако победила мисс Ванострат со словами:
– ... такое плохое поведение!
Валентайн с горячностью возразила:
– Вы не должны верить ничему из того, что вам сказала такая женщина, как леди Макмастер!
Мисс Ванострат застыла с полуоткрытым ртом, немного поддавшись вперед. "Слава богу, ее удалось остановить!" - подумала девушка.
Ей нужна была эта передышка, чтобы осмыслить и переварить очередную подлость Эдит Этель. Из неведомых глубин ее сущности поднималась лава ярости - Эдит Этель приравняла ее к ничтожеству. Валентайн никогда не думала, что удостоится такого унижения. Она давно привыкла, что Эдит Этель обливает ее грязью на своих сборищах. Но сообщить случайно поднявшему трубку незнакомому человеку оскорбительные факты о третьей персоне, которая через пару минут подойдет к телефону, - и более того, которая позже с большой долей вероятности услышит вышеизложенное из уст первого слушателя... Это уже верхняя степень безрассудства, в которое сложно поверить. Несомненно, это безрассудство клеветника, которого не остановит даже здравомыслие... Или же она настолько презирает Валентайн, что не остановится ни перед чем, чтобы сделать ее жизнь невыносимой!
– Погодите!
– неожиданно Валентайн пришло в голову.
– Вы сейчас говорите со мной как друг дочери моего отца или как директор с учительницей по спорту?
Кровь прилила к бледным щекам дамы. Несомненно, она была взбудоражена тем, что Валентайн позволила себе говорить одновременно с ней. К тому же, хоть девушка знала мало о том, что предпочитает или недолюбливает директриса, но все же пару раз видела, как та скривилась от отвращения, когда ее речь прервали.
Мисс Ванострат высказалась с холодной официальностью:
– Я говорю сейчас, пользуясь привилегиями моего возраста, в качестве друга вашего отца. Другими словами, я пытаюсь напомнить вам - всем, что вы из себя представляете, вы обязаны воспитанию своего отца!
Невольно губы Валентайн округлились для свиста, каким уличные мальчишки выказывают недоверие.
"О Господи! Вот это я попала... Перекрестный допрос на профессиональном уровне!"
– Я в какой-то мере рада, - продолжала леди, - что у вас определенная позиция... Что вы с таким жаром защищаете миссис Титдженс от леди Макмастер. Кажется, леди Макмастер не любит миссис Титдженс, но я обязана сказать, кажется, у нее есть на это право. В смысле, на неприязнь. Леди Макмастер - весьма значительная персона, но, даже судя по газетным публикациям, миссис Титдженс предстает полной ее противоположностью. Безусловно, вы хотите остаться верными своему... своим друзьям, но...
– Кажется, мы углубляемся в дебри... Я совсем не защищала миссис Титдженс, как вы могли подумать. Но я готова заступиться за нее. В любое время. Я всегда считала ее прекрасной и доброй женщиной. Услышав ваши слова: "такое плохое поведение!", я подумала, что вы имеете в виду капитана Титдженса. Я решительно отрицаю. Если же вы говорили о его жене, то это я тоже отрицаю. Она замечательная жена... и мать... это все, что мне известно.
"Почему я говорю все это? Что мне Гекуба?... В защиту его чести, конечно же. Я хочу представить капитана Титдженса как истинного английского джентльмена, землевладельца с замечательно налаженным поместьем, конюшней, псарней, супругой, отпрыском... Странное желание!"