Конец парада. Восстать из пепла
Шрифт:
– Пожалуй, не стоит называть его медведем!
– с каким-то отзывчивым великодушием подумала она.
И все же он - про которого сообщили, что он "вернулся", - со всеми его проблемами и прочим, полностью поглотил ее мысли... Эти придавленные тяжким бременем жизненных перипетий плечи в серой униформе захватили ее, отодвинули в сторону ее собственные тревоги...
Она размышляла, все еще находясь в школьном зале, прежде чем отправиться к директрисе. Сразу же после того, как Эдит Этель, или, вернее, леди Макмастер, предложила ей немыслимое...
Она размышляла долго... Целых десять минут!
Девушка вывела
Валентайн стало интересно, сколько времени уже прошло с тех пор, как несносная Эдит Этель выложила свои соображения... естественно, высказываясь в интересах его Жены, и чью сторону она, также естественно, "немедленно приняла". (Сейчас она явно старается помочь "воссоединится"... Видимо, Жена недостаточно часто посещала чайные приемы Эдит Этель или же слишком блистала, затмевая всех своим присутствием. Скорее всего, второе...) Как давно? Два года назад? Нет, не так давно! Восемнадцать месяцев?.. Нет, больше!.. Намного больше!.. Когда думаешь о Времени тех дней, память бессильно снует туда-сюда, как взгляд усталых глаз, пытающийся разглядеть мелкий шрифт рукописи... Конечно, он ушел осенью... Нет, он в первый раз ушел осенью. Это друг ее брата, Тед, ушел осенью шестнадцатого года. Или другой... по имени Малаки. Как много их уходило и возвращалось. Уходило и не возвращалось... Или возвращались частями - без носа... без глаз... Или - о проклятье, нет!
– неважно! Девушка так сжала кулаки, что ногти впились в ладони.
Кажется, все из-за новости Эдит Этель... Он не узнал привратника, когда тот доложил ему об отсутствии мебели... Затем... Она вспоминала... Затем она - за десять минут до разговора с миссис Ванострат, через десять секунд после того, как ее огорошили по телефону, - сидела на покрытой лаком сосновой скамье с железным ножками, уставившись на противоположную стену, отштукатуренную и покрашенную в неуместный серый цвет, в цвет смертоносной мины. И все мысли пронеслись в ее голове менее чем за десять секунд... Значит, все правда!..
Последними словами Эдит Этель меньше минуты назад были: "...сумма приведет к абсолютному краху!", и Валентайн поняла, что речь шла о долге ее жалкого мужа тому человеку, о котором она уже может думать. И может думать, естественно и свободно, именно с того момента, когда Эдит Этель торопилась поделиться новостью. У него опять неприятности - обессилен, изранен, разорен... Что угодно, но чтобы сломлен... Сломлен... И одинок! И ждет ее!
Она не могла себе позволить - она даже не смела!
– просто назвать его по имени, не то что думать о нем, хотя воспоминания, помимо ее воли, все время преследовали ее: его светлые с проседью волосы, его косолапые, квадратные, но прочно стоящие на земле ноги, сутуловатую грузную фигуру, намеренно рассчитанное на других невозмутимое выражение лица, абсолютно подавляющие, но самые настоящие энциклопедические познания... Его мужественность... И то... жуткое впечатление, которое он производил!
А сейчас, через Эдит Этель, - надо думать, даже он мог бы найти кого-то более подходящего, чем она!
– он опять зовет ее в эту удушающую паутину его запутанной жизни! Эдит Этель не осмелилась бы заговорить с ней, если бы он сам не сделал первый шаг...
Это было немыслимо; это было невыносимо; она сидела на этой скамье напротив этой стены, потому что, казалось, ноги отказали ей от прозвучашего обыденным тоном предложения... Что за предложение?..
"Я подумала, что у тебя будет возможность, если я помогу вам воссоединится..." У нее будет возможность... чего?
Посодействовать, чтобы этот человек... эта хмурая глыба не настаивала на денежном требовании к сэру Винсенту Макмастеру. Безусловно, в таком случае ей и... серой массе! будет дозволено... порассуждать об этических проблемах текущего дня в гостиной Макмастеров! Так просто!
Она задыхалась. Телефон продолжал что-то трещать. Ей хотелось остановить его, но у нее не было сил встать и повесить трубку на крючок. Ей хотелось все прекратить. Она почувствовала себя дурно, как будто клок волос Эдит Этель надоедливо, до тошноты, проник в ее серую обитель.
Хмурая глыба никогда не будет требовать возвращения денег... Эти люди годами, как паразиты, безжалостно высасывали из него, даже не зная, что представляет собой это масса, на которой они паразитируют, что делало их еще более ничтожными. Что может быть унизительнее, чем настаивать на желании стать сводником, только чтобы не возвращать долги, которые и так не будут востребованы...
Ей представились пустые помещения, - понятно, почему!
– Линкольнс Инн, неясные очертания мужчины в виде чего-то серого и округлого, сумрачно перемещающегося в комнате с закрытыми ставнями. Большая серая проблема! И он зовет ее!
Чертова куча... Прошу прощения, она имела в виду - удивительно много!.. мыслей пронеслось за десять секунд. Или, скорее всего, уже одиннадцать. Лишь позже она осознала, о чем именно думала. Десять минут спустя чьи-то крупные бесстрастные руки увели ее от телефона и посадили на прикрученную к полу скамью, напротив выкрашенной в минно-серый цвет равнодушной стены, характерной для Главных Частных Школ (Для Девочек)... и за эти десять минут мыслей было намного больше, чем за предыдущие два года. Или не так уж долго?
Скорее всего, это и не удивительно. Если не замечать, скажем, непреходящую тоску года два, а потом думать о ней в течение десяти минут, то можно передумать чертовски много за это короткое время! Вероятно, и о достаточном другом. К тому же от непреходящей тоски нельзя избавиться, как от бедности, например - она с тобой всегда и везде. По крайней мере, она всегда присутствует в таких монастырях, и отнюдь не в духовном смысле! С другой стороны, везде можно оставаться с самим собой наедине.
Хотя и не всегда... можно продолжать объяснять про правильное дыхание и не думать о том, как эта жизнь влияет на твою... Что? Бессмертную душу? Ауру? Личность?.. что-то...