Конец парада. Восстать из пепла
Шрифт:
Только вчера в этом самом зале она, приятная худенькая женщина с торчащими локтями, с подсвеченными солнцем собранными светлыми волосами, со словами "Честь уважаемой общественной школы" очень серьезно просила девочек не устраивать снова демонстрации радости, подобные той, что они устроили в предыдущий день. Позавчера прозвучала ложная тревога, и вся школа - о ужас!
– распевала:
– Вздернуть кайзера Билла на старой яблоне,
И до самого чая - Триумф! Триумф! Триумф!
Директриса в своей речи прямо сказала, что школе надо стыдиться, потому что школа оказалась в глупом положении из-за слухов, оказавшихся "уткой". Естественное ликование надо было придавить, чтобы отправить девочек домой смирными. Она внушала девочкам суть той радости, которую
Валентайн, к своему удивлению, задалась вопросом - когда же можно праздновать? Немыслимо праздновать, пока идет противоборство; но нельзя торжествовать, когда уже победили?! Когда же? Директриса говорила, что девочкам, как будущим матерям Англии, - чего уж там, объединенной Европы!
– следует чинно шагать с домашним заданием, а не носиться по улицам с чучелом великого Поверженного! Она представила дело так, что их обязанность - дальше распространять свет мягкой женской культуры - о чем, слава Небесам, им здесь не дозволяли забывать!
– сквозь оживающий Континент... Как будто можно изгнать страх перед подводными лодками или воздушными налетами!
Девушке стало интересно, почему ей в каком-то бунтарском порыве захотелось испытать триумф... захотелось, чтобы кое-кто испытал триумф... Он... они этого так сильно ждали... Неужели нельзя всего на один крошечный миг... Даже если это неправильно. Или пошло. Кто-то сказал когда-то, что это дороже десяти заповедей...
Но на утреннем совещании у директрисы Валентайн поняла, что не праздничное ликование внушает им страх. Вполне определенный страх. Что, если на этом распутье, на этой трещине Истории школа - само Мироздание, а с ним и будущие матери Европы, - выйдут из-под контроля, смогут ли они потом вернуть их назад? Власть предержащие - власть предержащие на всей земле!
– боялись этого больше всего на свете. Не послужат ли последние события отправной точкой, когда не будет больше благоговения? Ни перед законной властью, ни перед священным познанием? (???)
Прислушиваясь к страхам этих озабоченных, блеклых от плохого питания благородных дам, Валентайн продолжала размышлять: "Никакого благоговения!.. Ни перед экватором!.. Ни перед метрической системой!.. Ни перед сэром Вальтером Скоттом! Или Джорджем Вашингтоном! Или Абрахамом Линкольном! Ни перед Седьмой Заповедью!!!"
Перед глазами предстала картинка, как бледная, напуганная мисс Ванострат - директриса!
– становится жертвой (???) велеречивого обманщика!.. Так вот где собака зарыта! Нужно держать в твердых руках всех - девочек, народ, каждого! Стоит их только отпустить неизвестно куда, они, как зыбкий пар над водой, могут больше и не удержать тебя. И только Господь знает, где ты можешь оказаться - среди знатных семей, занимающихся ремеслом или среди дворянства, продавшегося ради наживы! (???) Немыслимо!
На утреннем совещании было решено занять девочек физическими упражнениями на спортивной площадке, и Валентайн внутренне усмехнулась. Ей никогда не нравилась снисходительность кучки привередливых, кое-как причесанных особ, причисляющих себя к влиятельным кругам общества. И все же, согласно учению классицистов, которого она когда-то придерживалась, девушка вынуждена была признать, что педантичных учителей из школы можно было назвать Морским флотом (видимо, отсылка к тому, что "только флот спасет Англию!" - прим.перев.). Она здесь только для выполнения своих обязанностей - потому что ее прославленный отец настаивал на разностороннем развитии ее физических данных, считая это жизненно важным и достойным восхищения. Она была в этой школе для выполнения своих обязанностей - в условиях военного времени и тому подобное, - но никогда не высовывалась и не высказывалась на совещаниях учителей. Поэтому определенно мир встал с ног на голову - уже!
– когда мисс Ванострат и-за стола с двумя чахло-розовыми гвоздиками с надеждой обратилась к ней:
– Смысл в том, мисс Ванноп, чтобы удержать ИХ, - вы должны удержать их... пожалуйста... как можно строже... как это называется? по команде "Смирно!" до тех пор, пока... эээ... шум... объявление... ну, вы понимаете. Затем, полагаю, они могут воскликнуть приветствие, скажем, три раза... После можете их отпустить - в четком порядке, - по классным комнатам...
Уверенности в том, что справится, у Валентайн не было. Держать в поле зрения каждую из шестисот воспитанниц практически неосуществимо. И все же она была готова попытаться. Она тоже считала, что, в общем, не надлежит выпускать взволнованных до безрассудства девочек на улицы, уже заполненные такими же, без сомнения, не контролирующими себя от радости людьми. Лучше удержать их в школе по возможности. Она попытается. И она почувствовала задор. Она почувствовала бодрость, такое замечательное оживление! Она была готова пробежать четверть мили за... да за любое время! И дать в челюсть любой из этих крупных евреек - или англо-тевтонок, - подстрекающих нарушить строй. Чего не могла бы сделать директриса или любая другая из озабоченных и отощавщих наставниц. Девушка была довольна, что они признали ее лучшей в этом деле. Но из великодушия и понимания того, что мир не встанет с ног на голову, по крайней мере, до того, как умолкнут сирены, (???) она сказала:
– Конечно, я постараюсь. Но в качестве подкрепления, для поддержания порядка, было бы неплохо, если бы вы, мисс Ванострат и еще пара наставниц присматривали со стороны. По очереди, естественно, чтобы не все одновременно и не на все утро...
С тех пор прошло два с половиной часа - совещание началось в восемь тридцать, еще до того, как мир изменился. Большую часть времени она заставила девочек прыгать до изнурения, а в данный момент без малейшего почтения разговаривала с одной из власть имущих. Кому, как не жене начальника департамента, с титулом, загородным поместьем и самыми представительными приемами по четвергам, оказывать уважение?
Она не слушала Эдит Этель, которая рассказывала о положении сэра Винсента - бедный человек, так перегружен статистическоми данными, что неизбежный нервный срыв ожидается в любой момент... Конечно же, беспокоится о деньгах. Чудовищные налоги для этого кошмара...
Валентайн же в это время думала - почему, почему же мисс Ванострат, которая наверняка знает суть истории Эдит Этель, вызвала ее выслушивать всю эту нелепицу? Мисс Ванострат, очевидно, имела с леди Макмастер достаточно продолжительную беседу, чтобы составить собственное суждение, и потому знает наверняка. Тогда вопрос должен быть весьма важным. Даже важнее, чем поддержание дисциплины на игровой площадке, хоть директриса и считала последнее решающим моментом в истории школы и матерей Европы.
Чей же вопрос жизни и смерти леди Макмастер считает таким важным? Ее, Валентайн Ванноп? Навряд ли - никаких значимых событий за пределами игровой площадки не предполагалось, ее мать в безопасности дома, ее брат в безопасности на тральщике в доках Пимброка...
Тогда самой леди Макмастер? Причем тут Валентайн? Чем она может помочь леди Макмастер? Она хочет, чтобы Валентайн научила Винсента выполнять физические упражнения во избежание нервного срыва, а еще, помимо здоровья, помогла получить обратно ипотечный залог за их загородное поместье, сумма которого показывает неподъемное бремя чудовищных налогов вследствие бессмысленной войны?
Нелепо думать, будто девушка может помочь в этом. Какая ерунда... Она, полная здоровья, силы, хорошего настроения, живой энергии, она, готовая в любой момент дать в челюсть этой здоровенной девахе Лее Хелденстамм, или, напротив, ради празднующих во всем мире незло сконфузить полицию. Здесь же она как в сектантской обители. Монашка! Точно как монашка! На распутье мира!
"Ей-Богу!" - она попыталась рассуждать спокойно.
– "Надеюсь, это совсем не означает, что я должна быть, - ох, монашкой!
– всю свою будущую карьеру в новом возродившемся мире!"