Конец вечного безмолвия
Шрифт:
Избы были добротные, хорошо срубленные, просторный.
С берега реки, где в сугробах хоронились многочисленные лодки, упряжки поднялись в село, просторной широкой улицей проехали до дома, возле которого стоял крепко сбитый молодой человек в кухлянке с широким воротом, за которым виднелась сильно выцветшая тельняшка.
Берзин первым сошел с нарты и подошел к нему:
— Комиссар охраны Чукотского революционного комитета партии большевиков Август Берзин. А это секретарь — Михаил Куркутский.
— Шутите, братцы, — прищурился человек. — В Ново-Мариинске сидит Громов.
— Сидит — это верно, — улыбнулся Берзин. — Но в тюрьме.
— Вы что, правду говорите? — Человек пристально всматривался в лица приезжих.
— Вот
— Мандриков! Владивостокский? Который в учредилку ездил, а потом большевиком стал? Я ведь тоже большевик, ребята! Вы не поверите, но большевик! Как я ждал вас! Чекмарев моя фамилия. Василий, на Балтике служил…
Он дернул за железное кольцо люк возле печки, запалил свечу и нырнул в подпол. Появившись довольно быстро, открыл крышку железной коробочки из-под американского трубочного табака "Принц Альберт" и вытянул оттуда двумя пальцами бумагу.
— Вот мой мандат.
Берзин взял листок и прочитал не без волнения:
"Мандат выдан товарищу Чекмареву Василию Михайловичу в том, что он действительно является чрезвычайным комиссаром по продовольствию в Тургайской области. Всем Советам, ревкомам и исполкомам предлагается оказывать всяческое содействие в выполнении возложенных на него обязанностей — по доставке хлеба фронту и Петрограду.
Что подписью и приложением печати удостоверяется.
Председатель Совета Народных Комиссаров В. Ульянов-Ленин.
Управляющий делами В. Бонч-Бруевич".
— Но как вы здесь оказались? — удивленно спросил Берзин. — И почему мы ничего не знали о вас?
— Это длинная история, — усмехнулся Чекмарев. — Матрена Ивановна, поставь самовар и вообще ставь все на стол! Сегодня у нас большой праздник!.. В Тургай я, братишки, поехал сразу после победы Октября. Добрались до Южного Урала не скоро: на железных дорогах черт знает что творилось, а дальше, в оренбургских степях, хозяйничал атаман Дутов. Повернули в Кустанай, а там такая неразбериха! Сразу три власти существовало! Совет рабочих и солдатских депутатов, городская дума и пехотный полк! Пошли к солдатам, получили от них поддержку. К концу года отправили два эшелона хлеба. А тут меньшевики да недобитые царские офицеры путаются под ногами. Агитацию ведут против Советов. Решили — надо брать власть в свои руки. И вот в ночь на двадцать шестое декабря семнадцатого года наш отряд и распропагандированные солдаты пехотного полка захватили телефонную станцию, телеграф и другие учреждения. Избрали ревком — меня председателем, а моего друга матроса Иосифа Родзевича — комиссаром связи. Ох, трудно нам пришлось, братишки! Недобитки слухи распространяют, будто мы хлеб в Германию отправляем! Население коситься стало. Да вот еще — по приказу Ленина наш отряд должен был возвратиться в Петроград. Отправили третий эшелон, а тут зашевелилось контрреволюционное подполье. Перестрелку устроили, ранили меня. Но рабочий класс поднялся. Создали новый Совет… А мы — в Петроград. Сижу в казарме, лечусь, а тут посыльный из Смольного. К Ленину вызывают… Пошел. Расспросил, Ильич о делах в Кустанае, расспросил, откуда я родом, я ведь пензенский… Говорю Ильичу: рана затянется — готов выполнять любое задание революции… Весной восемнадцатого года мы вместе с. дружком моим Иосифом Родзевичем были направлены на Дальний Восток. Связались с тамошними большевиками и получили задание выехать сюда. Родзевич на Сахалине застрял, а меня занесло аж. сюда… Вот так, братишки, — закончил Чекмарев свой рассказ. — Сколотил я тут приличную группу, можно было хоть завтра брать власть в свои руки, но решили дождаться вестей с Ново-Мариинского поста… А вы, значит, опередили меня. Молодцы, братишки!
Вечером на общем собрании жителей села Марково Берзин сделал доклад о текущем моменте, рассказад о делах Анадырского ревкома.
По совету Василия Чекмарева жители Маркова приняли резолюцию. В ней говорилось:
"Заслушав доклад товарища комиссара охраны Берзина о перевороте
Да здравствует власть Советов на земном шаре!
Да здравствует Анадырский революционный комитет!
Да здравствуют передовые работники!"
Глава четвертая
28 января 1920 года Анадырский уездный Ревком объявил о подготовке к выборам в уездный Совет, которые намечалось провести по возвращении ревкомовцев из Маркова.
Однако позиции свои Ревком закрепить не сумел. Не было создано революционного отряда для защиты завоеваний социалистической революции…
— Павловна, мы пойдем! — сказал Громов, прислушиваясь к вою ветра.
— Кешенька, ну куда ты в такую погоду? А если увидят?
Евдокию Павловну еще беспокоило и то, что все трое — и муж, — и Струков, и Бессекерский — порядочно выпили.
Ветром подхватило всех троих и понесло в сторону лимана. Упали на снег, зацепились за сугробы.
Ногами разгребли снег, и Струков кулаком забарабанил в дверь.
Через некоторое время испуганный голос Тренева спросил из-за запертой двери:
— Кто там?
— Отворяй, свои! — стараясь перекричать ветер, ответил Бессекерский.
— Кто свои? — переспросил Тренев. — Бессекерский! — рявкнул торговец. Загремела в темноте щеколда, и все вошли в кухню, освещенную керосиновой лампой.
— Здравствуйте, Зиновьевна! — чинно поздоровался Громов.
— Проходите, господа, в комнату, — стараясь не выдать охватившего его ужаса, произнес Тренев. — Груша, принеси что есть у нас. Дорогие гости, наверное, согреться хотят.
— Это уж точно, — крякнул Громов, усаживаясь за недостатком стульев прямо на кровать.
Гости расположились, словно у себя дома, говорили громко, смеялись.
— Ну, как служится у большевиков, Иван Ар-хипыч?
— Да вы что, господин Громов! — Тренев выразил на своем лице крайнее оскорбление. — Какая служба!
— А в следственной комиссии? — напомнил, Струков.
— Господа, — с дрожью в голосе зажил Тренев. — Я согласился войти в следственную комиссию только ради вас, ради вас!
Тут подала голос молчавшая до этого Агриппина Зиновьевна:
— Вместо того чтобы сказать спасибо… Нехорошо, господа, неблагородно. Знали бы вы, сколько претерпел Иван Архипыч, чтобы вызволить вас сначала из тюрьмы, а потом с угольных копей. Он ведь рисковал не только имуществом, но и своей жизнью!
— Однако его не приговорили к расстрелу! — напомнил Струков.
— Ну и что? — с вызовом ответила Агриппина Зиновьевна. — Еще успеют, если дознаются, как он помогал вам выбираться из неволи.
— Господа, пререкаться не след нам сегодня, — миролюбиво сказал Громов. — Мы пришли к тебе, Иван Архипыч, как к человеку ясного ума и благородства. Твое бескорыстие нам тоже хорошо известно…
Тренев поднял голову и встретился с глазами Громова: не верит, что деньги утоплены в проруби, точно не верит.