Конец вечного безмолвия
Шрифт:
Один за другим сходились ревкомовцы, и каждый ласково здоровался с Милюнэ,
Последним пришел Волтер.
Наблюдавший из дома Тренева Струков оглянулся и сказал:
— Ну вот. Все в мышеловке.
Он вошел в комнату, оставив наблюдать Бес-секерского.
За богато накрытым столом сидели сам хозяин, Иван Архипович Тренев, одетый строго и торжественно, его супруга Агриппина Зиновьевна в черном кружевном платье и Иннокентий Михайлович Громов, возбужденный, краснолицый, с лихорадочно бегающими глазами.
— Минут
— Огонь по сигналу откроют Петрушенко, Сукрышев и Учватов. Пощекочем немного, а потом предъявим ультиматум — полная капитуляция. Надеяться им не на что.
Треневы сидели молча, печально, как на поминках.
Захмелевший Громов посмотрел на Тренева и вдруг сказал:
— А понырять придется, Иван Архипыч,… Тренев не понял, но когда смысл дощел до него, он побледнел.
Агриппина Зиновьевна с нескрываемой ненавистью посмотрела на Громова, но тот выдержал, не отвел своего улыбчивого, издевательского взгляда.
В комнату вбежал Бессекерский. Лицо у него перекошено от испуга.
— Один вышел! — крикнул он. — Сюда идет!
— Ах, черт! — выругался Струков, выхватил револьвер и выбежал из комнаты.
Со стороны ревкома к дому Тренева приближался Булатов. Он держал в руках большой лист бумаги, видно, с одной стороны он уже был намазан клеем. Булатов чему-то улыбался и, похоже, даже что-то напевал про себя.
Струков перекрестился и чуть-чуть отворил дверь.
Булатов подощел к стене дома и принялся наклеивать лист, водя оленьей рукавицей по бумаге. Он стоял боком к Струкову, который целился в него из полуотворенной двери. Сначала Струков прицелился в голову — там тяжелый меховой малахай. Руки парня были высоко подняты. Под левую, как раз в сердце.
Раздался выстрел.
Булатов как-то удивленно оглянулся и рухнул. Но слабый выстрел услышали в других домах. Пули защелкали по крыльцу ревкома. Струков и Бессекерский выскочили из дома Тренева и оттащили убитого Булатова за сарай.
Струков бегрм вернулся в дом, разбил маленькое окошко в сенях и оттуда принялся стрелять по крыльцу ревкома.
В комнате слушали выстрелы.
Побледневшая еще больше Агриппина Зиновьевна крестилась и шептала молитвы, Иван Архипович нервно хрустел пальцами, а Громов, усмехаясь, ел красную икру и иронически поглядывал на хозяев.
Милюнэ с удивлением смотрела, как то в одном месте двери, то в другом как бы сами по себе возникали маленькие круглые дырочки. Мандрнков схватил ее и потащил в комнату:
— Да ты что! Под пули встала! Убьют!
Все члены ревкома вскочили и так, стоя, слушали выстрелы.
— Спокойно, товарищи! — сказал Мандриков. — Это явно провокация, попытка контрреволюционного переворота. У кого есть оружие?
— Я имею! — сказал Волтер.
— У меня есть, — Фесенко поднял над головой револьвер.
— Больше нет?
Ни у кого больше не было оружия. И вдруг,
— Там Булат! — закричала она. — Там Булат! Они его убивают!
Она рванулась к двери, но тут ее догнал Манд-риков, схватил за плечи.
— Маша! Они нас только пугают… С Булатом ничего не случилось, я тебя уверяю… Надо думать, что делать дальше. Всем, у кого есть оружие, занять места у окон и дверей. Следите за домами Тренева и Бессекерского.
Выстрелы не прекращались ни на минуту. Порой казалось, что стреляют из пулемета — так частили колчаковцы.
— Если попытаемся выйти отсюда, — заговорил Василий Бучек, — то они нас, как кур, перестреляют прямо на крыльце.
Милюнэ, казалось, успокоилась. Она лишь часто всхлипывала.
Никто не заметил, как Милюнэ выбежала на улицу и оказалась между ревкомом и домом Тренева.
— Маша! Маша! — закричал, бросившись вслед, Мандриков, но его остановил Волтер.
Милюнэ бежала, не отрывая глаз от темного пятна под приклеенным воззванием. Это была кровь. Кровь Булата,
В доме Тренева услышали страшный, раздирающий душу вой. Трудно было поверить, что так безысходно, по-волчьи может выть человек. Это было горе, ставшее криком.
Агриппина Зиновьевна. встала, обратилась к иконе. Ока истово крестилась и шептала молитвы.
Струков наблюдал из окошка за Милюнэ, потом хладнокровно сказал Бессекерскому:
— Надо ее втащить сюда…
Они вышли, подняли Милюнэ и втащили в комнату,
— Приведите ее в чувство! — приказал хозяйке Громов.
Агриппина Зиновьевна взяла свою недопитую рюмку.
— На, выпей, Машенька!
Она силой разжала ей рот и влила водку. Милюнэ закашлялась, повернулась и узнала Агриппину Зиновьевну.
— Что с моим Булатиком? Что с ним сделали? Зачем его убили?
— Успокойся, Маша, успокойся, — уговаривала ее Агриппина Зиновьевна.
— Где мой Булат? Милюнэ поднялась.
— Ты сначала помоги нам, а потом мы покажем тебе твоего Булата, — сказал Струков. — Иди обратно и скажи — пусть сдаются!
— Почему вы стреляете? — с плачем спросила Милюнэ.
— Пусть сдадутся! — повторил Струков. — Без всяких условий! Полная капитуляция!
— Ты попроще выражайся, — посоветовал Громов. — А то она все перепутает.
— Ну, сука большевистская! — Струков погрозил кулаком Милюнэ.
— Господа! — вдруг дрожащим голосом заговорил Тренев. — В моем доме прошу вести себя прилично.
— И вправду, господа, не надо терять самообладания, — примиряюще произнес Громов. — Давайте, Бессекерский, будем составлять ультиматум. И вы, Иван Архипыч, помогите… На юридическом все же учились.
— Прежде всего без ругана и угроз, — сказал Тренев. — Будучи противниками напрасного кровопролития, предлагаем капитулировать, сдать оружие и выйти из здания ревкома… Гарантируем жизнь…