Конец веры
Шрифт:
Возможно, именно способность двигаться, которую обрели некоторые примитивные организмы, стала двигателем развития наших сенсорных и когнитивных возможностей. Это следует из того факта, что если бы организм ничего не мог делать с приобретенной информацией о мире, природа бы не стала поддерживать отбор усовершенствований материальных структур, отвечающих за сбор, хранение и обработку этой информации. Даже такая несложная вещь, как зрение, предполагает существование двигательной системы. Если ты не можешь добывать пищу, неспособен сам не стать пищей или перемещаться, видеть окружающий мир не слишком важно — и тогда бы, разумеется, не происходило совершенствования зрительного аппарата, которое мы можем обнаружить везде в мире животных.
И потому мы вправе думать, что когнитивная способность, достигшая вершин в своем развитии (что, в частности, позволяет человеку формировать представления), есть в каком-то смысле продолжение способности действовать. С точки зрения адаптации представления были очень ценным явлением. В конце концов, именно различные представления о мире позволяют нам прогнозировать события и рассматривать возможные следствия наших действий. Представления составляют основу
33
Вероятно, формирование некоторых примитивных представлений невозможно отделить от процесса подготовки моторного ответа. См.: J. I, Gold and М. N. Shadlen, Representation of a Perceptual Decision in Developing Oculomotor Commands, Nature 404 (March 23, 2000): 390—94, and Banburismus and the Brain: Decoding the Relationship between Sensory Stimuli, Decisions, and Reward, Neuron 36, no. 2.(2002): 299–308, где содержится дискуссия о связи оценки визуальной информации с глазодвигательной реакцией.
Представления имеют просто безграничную власть над нашими эмоциями. К любой эмоции из всех, какие вы только можете себе представить, можно найти представление, которое ее вызовет. Представьте себе следующее утверждение:
Вашу дочь долго пытают в английской тюрьме.
Психику и тело человека, который примет это утверждение, охватит паника, но что-то может помешать его принять. Допустим, у вас просто нет дочери или вы знаете, что она мирно сидит в соседней комнате, либо вы верите в то, что в английских тюрьмах такие вещи не происходят. В этих случаях дверь представления еще не захлопнута.
Поскольку представления связаны с поведением, они заслуживают самого серьезного отношения. Некоторые представления настолько опасны, что, быть может, было бы этично убивать людей за них. Это может показаться преувеличением, но это просто признание реальности того мира, в котором мы живем. Иные представления ставят людей в такое положение, что их невозможно в чем-либо убедить мирным путем, при этом они готовы совершать крайне жестокие действия по отношению к другим. С некоторыми людьми разговор просто невозможен. Если их нельзя обезвредить как-то еще — а часто это невозможно сделать, — людей, склонных к терпимости в других случаях, можно оправдать, если они их убьют в целях самозащиты. Это США предлагали делать в Афганистане, это мы вместе с другими западными силами неизбежно должны делать по всему мусульманскому миру, понимая, сколько это будет стоить нам самим и каким-то еще невинным людям в чужих странах. Мы будем продолжать проливать кровь в войне, которая по своей сути есть война идей [34] .
34
Нам не нужно привлекать «к суду» членов Аль-Каиды в силу того, что произошло 11 сентября 2001 года. Мы не поможем тем мужчинам, женщинам и детям, что погибли в руинах Всемирного торгового центра, — а акты возмездия, хотя они удовлетворяют желания каких-то людей, здесь ничего не изменят. Наши последующие действия в Афганистане и других странах оправданны, потому что если члены Аль-Каиды будут и дальше жить в свете своих представлений, появятся новые невинные жертвы. Ужас 11 сентября должен быть нашим стимулом — не потому, что это событие причинило нам боль, за которую надо мстить, но потому, что оно совершенно явно показало, что некоторые мусульмане XXI века действительно верят в самые опасные и фантастические положения своей веры.
Такие разные логические связи
Представления не живут в изоляции, они окружены своими соседями. Различные представления связаны логическими и семантическими связями. Свобода каждого представления ограничена другими представлениями, а оно, в свою очередь, ограничивает свободу соседей. Представление о том, что Боинг 747 — это лучший самолет в мире, предполагает существование многих других представлений: общих (например, что самолеты существуют) и производных (например, что 747-я модель лучше 757-й). Из представления о том, что некоторые мужчины — мужья, неизбежно следует и другое: некоторые женщины — жены, потому что понятия «муж» и «жена» определяют одно другое [35] . Фактически, эти логические и семантические ограничения представляют собой две стороны одной монеты, поскольку, если мы хотим понять, что данное слово значит в каких-то иных контекстах, необходимо, чтобы наши представления были свободны от противоречий (хотя бы локально). Если я под словом «мать» понимаю одно и то же в разных обстоятельствах, я не могу одновременно думать, что моя мать родилась в Риме и что моя мать родилась в Неваде. Даже если моя мать родилась в самолете, летящем быстрее скорости звука, оба эти утверждения не могут быть истинными. Конечно, здесь возможны некоторые хитрости: быть может, где-то в штате Невада существует город под названием Рим, либо в одном предложении «мать» означает «моя биологическая мать», а в другом — «моя приемная мать». Но эти исключения лишь подтверждают правило. Чтобы понять смысл данного представления, мне надо знать значение слов; чтобы понять значение слов, мне нужно, чтобы мои представления в целом не противоречили одно другому [36] . Мы никуда не денемся от того факта, что существует тесная взаимосвязь между словами, которыми мы пользуемся, мыслями, которые у нас в голове, и представлениями о мире, которые мы считаем истинными.
35
Судя по структуре нашей речи, это не исключительный случай, поскольку все употребляемые нами слова взаимно объясняют друг друга.
36
Философ Дональд Дэвидсон в своем труде о «радикальной интерпретации» опирается на это положение. Из взаимоотношений между представлением и смыслом следует один интересный вывод: чтобы попытаться понять речь любого человека, необходимо допустить, что он по существу рационален (Дэвидсон это называет «принципом благожелательности»).
Наше поведение тоже в значительной степени ограничено представлениями. Если меня пригласили в гости на ужин, я не могу верить в то, что хозяева живут и на севере Мейн-Стрит, и на юге Мейн-Стрит, и действовать на основе такого представления. Чтобы предотвратить мотивацию двигаться одновременно в двух разных направлениях, мне нужна какая-то мера психологической и телесной целостности.
Такая последовательность нужна и для самой идентичности человека: если человек не достиг высокой степени целостности, он может быть самыми разными личностями, которые соответствуют его отдельным представлениям, несовместимым одно с другим. Чтобы лучше это понять, вообразите себе человека, который верит в следующие вещи: что он провел весь день в постели из-за гриппа, но также один раунд гольфа; что его зовут Джим, а также — Том; что у него есть взрослый сын и что он бездетен. Если умножить количество таких несовместимых представлений, ощущение, что их хозяин единая личность, исчезнет. Определенный уровень логической непоследовательности просто несовместим с нашими представлениями о личности.
Так что логическая последовательность имеет огромное значение, и этому не стоит удивляться. Если я хочу, чтобы другие понимали мою речь — и чтобы ее понимал я сам, — необходимо, чтобы мои представления о мире не противоречили одно другому. Чтобы мое поведение могло опираться на мои представления, мне необходимо, чтобы эти представления включали в себя такие действия, которые, как минимум, возможны. В конце концов, некоторые логические взаимосвязи встроены в саму структуру нашего мира [37] . Если звонит телефон, это может звонить мой брат либо кто-то иной. Я могу верить в одно или другое — или думать, что я не знаю, — но ни при каких обстоятельствах не могу принять оба эти утверждения одновременно.
37
По крайней мере, на том «классическом» уровне, на котором мы живем. То, что квантовый мир не ведет себя таким образом, объясняет то, почему его реалистичное «понимание» невозможно.
В недавнее время ученые изучали и обсуждали вопрос об отклонении от нормативов, в частности от правил мышления, которые позволяют людям создавать новые представления на основе старых [38] . Что бы мы ни думали по этому поводу, никто не считает человека совершенным инструментом логической последовательности. Наша иррациональность принимает самые разные формы, от маленьких логических противоречий до полного распада самой личности. Исследователи «самообмана», например, считают, что человек может неосознанно верить в одно представление и при этом успешно внушать себе, что он верит в нечто прямо противоположное (скажем, моя жена мне изменяет — моя жена мне верна), хотя вопрос о том, каков механизм (если он вообще существует) подобного искажения реальности, все еще вызывает споры [39] . Другие нарушения психологической целостности — от пациентов с «рассеченным мозгом» до случаев «множественной личности» — можно хотя бы отчасти объяснить тем, что различные представления формируются в разных участках мозга, которые анатомически или функционально изолированы один от другого.
38
D. Kahneman and A. Tversky, On the Reality of Cognitive Illusions, Psychological Review 103 (1996): 582—91; G. Gigerenzer, «On Narrow Norms and Vague Heuristics: A Reply to Kahneman and Tversky», ibid., 592—96; K. J. Holyoak and P. C. Cheng, «Pragmatic Reasoning with a Point of View», Thinking and Reasoning 1 (1995): 289–313; J. R. Anderson, «The New Theoretical Framework», in The Adaptive Character of Thought (Hillsdale, N. J.: Erlbaum, 1990); K. Peng and R. E. Nisbett, «Culture, Dialectics, and Reasoning about Contradiction», American Psychologist 54 (1999): 741—54; К. E. Stanovich and R. F. West, «Individual Differences in Rational Thought», Journal of Experimental Psychology: General 127 (1998): 161.
39
A. R. Mele, «Real Self-Deception», Behavioral and Brain Sciences 20 (1997): 91—102, «Understanding and Explaining Real Self-Deception», ibid., 127—36, Self-Deception Unmasked (Princeton: Princeton Univ. Press, 2001); H. Fingarette, Self-Deception (Berkeley: Univ. of California Press, 2000); J. P. Dupuy, ed., Self-Deception and Paradoxes of Rationality (Stanford: CSLI Publications, 1998); D. Davidson, «Who Is Fooled?» ibid.; G. Quattrone and A. Tversky, «Self-Deception and the Voter’s Illusion», in The Multiple Self ed. J. Elster (Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1985), 35–57.
Американское посольство
Проиллюстрирую сказанное выше. Однажды, путешествуя по Франции, мы с моей невестой пережили странное раздвоение наших представлений об американском посольстве в Париже:
Система представлений 1: Тогда мир все еще переживал отголоски событий 11 сентября, и потому мы хотели избежать первоочередных целей террористов во время путешествия. И на первом месте в списке таких целей стояло американское посольство в Париже. В столице Франции обитает больше мусульман, чем еще в каком-либо городе в западном мире, а данное посольство уже было объектом неудавшегося покушения террориста-смертника. Поэтому в Париже нам меньше всего хотелось оказаться в этом месте.
Система представлений 2: Накануне прибытия в Париж мы выяснили, что не можем найти свободных номеров в каком-либо отеле в этом городе. Куда бы мы ни звонили, все отели были заполнены, за исключением одного на Правом берегу, где была куча свободных номеров. Женщина, с которой мы говорили, предлагала нам дополнительные удобства без доплаты и спрашивала, какой вид из окна нам больше подходит — во внутренний двор или вовне, с видом на американское посольство. «Какой вид вы бы сами предпочли?» — спросил я женщину. «Вид на посольство, — ответила она. — Это куда спокойнее». Я представил себе огромный сад посольства. «Прекрасно, — сказал я, — остановимся на втором варианте».