Конечная остановка
Шрифт:
– Во-во! Два часика побыл долларовым миллионером. Только о том не знал, не подозревал, - рассмеялся Змитер.
– Что может быть лучше в тюряге, чем юмор висельников?
– Добрые свиданки и бацилла калорийная в передачках, напарник. И все такое, что приходит с воли.
Деньги у тебя на тюремном лицевом счету водятся?
– Это как, братаныч?
– О номер! И это тебе, Митрич, никто не сказал? Так знай, надзирателям положено снабжать подследственных, - понятно, за наш счет - кое-чем прямо из магазинов на воле. Потому что тюремной лавки в гебешной
Тем самым мне сюда миллион старыми, рваными, пожалуй, не вчера, так сегодня перечислили. От имени и по поручению. Материнский капитал, так скажем.
Составляй-ка список, чего тебе прикупить надо.
– А компьютерные журналы можно?
– В Американке спросить все можно. Только не все принесут, сучары. И не на всякий вопрос ответят.
Кстати, на неделе закажу я своему адвокату блочок настоящих сигарет для тебя. А то смалишь здеся всякую махорочную срань государственной стандартизации. Сам травишься, меня травишь.
И вообще, кончай расслабуху, брателла! Сегодня - чистый четверг. После обеда и до дневной оправки приступим к полной приборке камеры. До ужина - у тебя стирка. Стиральный порошок я тебе дам. Грязью ты зарос в одиночке по самое не могу.
Мужиков и фраеров у нас тут-ка нету, будем трудиться сами против шерсти. Хоть и западло нам это с тобой по уголовным понятиям с нашими-то статьями и сроками...
Шконки, как видишь, здесь подъемные. К стеночке и на крюки. Для уборки удобно. Полагаю, когда-то в доисторические совковые времена их на замки запирали. При Ежове, при Андропове. Вона как тогдашним зекам было запрещено давить на массу от подъема до отбоя.
– А я, Ген Вадимыч, бывало, лежа работал. А тут ни работы, ни свободы!
– Никак ты уверен, брательник, что за тюремными стенами и через запретку кто-то там свободен?
– Сейчас уж не знаю.
– То-то! По понятиям перетирают не за свободу. Какая тебе тут и там свобода! О воле в тюряге зеки чаще всего базар разводят...
На следующей прогулке в пятницу Евген и Змитер продолжили занимательные разговоры вне какой-либо возможности подслушать, о чем они вдвоем толкуют на свежем воздухе. Но до того у них состоялся примечательный обмен мнениями пока в камере, в ожидании тюремного выгула.
– ...Нет у меня, Змитер, тюремного опыта. И лучше б его никогда и не было! Раз окажешься за решеткой, то крышу, братка, всем сносит, будь у тебя несколько ходок в крытку и на зону. Некоторые с ума съезжают до конца жизни. Вроде похож откинувшийся зек на нормального вольного человека. Однак на сам-речь у него извилины сикось-накось навсегда перекошены.
Сведущие, умные люди утверждают: месяц-два в камере, и ты становишься на удивление другим человеком с перевернутыми мозгами. Мало кому удается потом в общечеловеческую норму прийти.
– Точно так, Евген. Я тут тольки с тобой помалу соображать стал. А раньше - ровно пыльным мешком трахнутый.
– То-то ты пылищу и грязищу в камере развел, салабон!
– Так то вчера было, до приборки!
– Без обид, малой. Скажу тебе. Кто старше в годах и в чине, братка, вовсе не каждый раз умнее и опытнее. Кое-какой опыт, сын ошибок трудных, никак в голове не укладывается.
Пошли гулять, дыхать свежим поветром, спадар Ломцевич-Скибка. Караул прибыл...
По окончании своей разминки в сравнительно большом угловом дворике, примыкающим к глухой желтой стене какого-то многоэтажного гебешного здания, Евген кое-что добавил к ранее сказанному:
– Спрашивать в тюряге можно. Просить нельзя и бояться. Из-за боязни и страха не тольки у зеков крыша едет, ум за разум заходит.
Еще меньше нужно верить тем, кто тебя держит и содержит в неволе, за решеткой. Точнее, никоим образом нельзя доверять государству. Ни в тюряге, ни на воле, Змитер.
Мне вот помимо народной статьи 328 насчет хранения и сбыта наркоты в Генпрокуратуре шьют статью 289 о терроризме, а к ней вдогонку, не помню какую, статью УК о нападении на сотрудника милиции.
Прикинь, брателла. Находясь в отпуске заграницей, на Канарах, я умудрился напасть и отнять у мизерного участкового милиционера его табельный пистолетик. На нем, на той волыне ПМ, обнаружены мои отпечатки пальцев и потожировые следы, по словам следака.
Зато на "беретте" террориста Печанского, обнаруженной в бардачке принадлежащего ему джипа, чьих-либо пальчиков не имеется. Потожировые следочки на ней не в счет, потому как косвенная улика.
Притом на всех чеках героина в количестве и качестве ста пятидесяти пяти граммов врасплох обнаружились, откуда ни возьмись, вподряд все мои пальчики правой и левой руки.
– Кто ж тебя, Евген, так лихо подставил под раздачу?
– Ума не приложу. Вернее, прикладываю и прикидываю пятый день кряду, основательно...
На допрос, как было ему сказано, подследственного Евгения Печанского, препроводили, не дав и чаю попить во время обеда. Со всем тем, обоснованные претензии зека к следователю Евгену высказывать не пришлось. Поскольку в помещении для допроса его с нетерпением ждал адвокат Шабревич. Ну, а с Левы другой спрос.
– ...Благодарствую за оперативный кешер, Лев Давыдыч. Без него совсем бы пропал.
– Чем богаты, тем и рады, Ген Вадимыч. Передачку со шмотками с твоей квартиры на Ульянова получишь завтра.
В квартирке твоей все в порядке, не волнуйся, обыскивали ее в моем присутствии. Не то что твой домик и гараж в Колодищах. Значится, ничего лишнего на Ульянова обнаружено не было. Тождественно прошел шмон-перетрус в рабочем кабинете на фирме у старшего аудитора Печанского, арестованного по ложному, гласно подчеркиваю, обвинению.
– Я тут тебе, Лева, списочек подозреваемых состряпал. Ну тех, кого я мог круто обидеть за последние три года. Перепиши скоренько себе в блокнотик. Как положено, для служебного пользования, - Евген обвел взглядом окружающее пространство, включая зарешеченное окно, откуда просматривается часть тюремного двора и запретной зоны.