Конфайнмент
Шрифт:
Тогда я это понял умом, а сейчас — эмоциями.
Простые советские люди воспринимали своё государство не как аппарат насилия, а как главу большого семейства, взявшего на себя всю ответственность за выбор пути, за решение многих внутренних и внешних проблем, за поощрение работящих и наказание нерадивых, защиту от тех, кто зарится на чужое добро и жаждет подмять под себя остальных.
Твёрдая уверенность в завтрашнем дне, я думаю, вытекала как раз из этого. Из чёткого понимания, что за спиной у тебя вся мощь социально ориентированной сверхдержавы.
Увы, победившему в 90-х капитализму удалось выгодно продать обществу один из главнейших своих недостатков — необходимость постоянной борьбы за свои права. «Если вы не будете решать сами, решат за вас», — лукаво намекали нам из чиновничьих кабинетов демократические правители. И были целиком правы: при их жадной власти доверять посторонним собственную судьбу — действительно верх беспечности.
Другое дело — сейчас. Сегодня, в «застойном» 82-м никто не видит ничего страшного в том, чтобы многие социальные решения принимал за него кто-то другой. Когда в обществе правит принцип «человек человеку — друг, товарищ и брат», нет опасности, что, например, тот же начальник дистанции украдёт ваши кровные и купит себе виллу на берегу моря или откроет немаленький счёт в офшоре. Никому и в голову не приходит везде и во всём искать жульничество и обман, как это будет происходить, когда советская система окажется уничтожена и к власти в стране придут свободолюбивые демократы с долларовым блеском в глазах.
Ведь первое, что они начнут делать — это призывать всех считать прогрессивной систему, в которой приходится неустанно отстаивать свои права, то и дело оглядываясь на оскаленные зубы, что то с одной, то с другой стороны целятся вцепиться вам в горло.
Но разве не прогрессивен был в таком случае прежний строй, который избавлял человека от этого постоянного страха и от неразрывно связанного с ним комплекса забот и проблем? Неужели люди всегда стремились «полностью контролировать» любую из сфер жизни и не пытались автоматизировать рутинные операции? Ведь не будет же кто-то всерьёз утверждать, что центральное отопление хуже печного, а туалет типа «сортир» удобнее современной канализации, потому что в ней, видите ли, нет возможности самостоятельно контролировать все процессы.
Так почему же тогда в «цивилизованном демократическом обществе» считается, что в самой главной из сфер — социальной — «автоматизация» невозможна? Ответ на удивление прост: контролировать всё самому там надо из-за того, что иначе, благодаря уничтожившим советский строй реформаторам, обычного человека всюду ждут только жульничество, обман и грабёж. Видимо, поэтому так ненавидели в будущем уже разрушенную ими страну либералы-правозащитники — за то, что социальная справедливость в нашем «совковом» патерналистском обществе существовала не только в статье Конституции, а реально работала и осуществлялась, можно сказать, автоматически…
После плотного обеда в деповской столовой — суп харчо, двойная порция гуляша и картошки и три стакана компота (цена 98 копеек) — я решил прогуляться по городу. Только не для того, чтобы просто развеяться, а с «важной миссией». В конце концов, меня всё равно рано или поздно найдут, поэтому хотелось подготовиться к этому событию так, чтобы исключить любые терзания и экспромты. И если что-то вдруг пойдёт не по плану, то пусть этот план исполнит кто-то другой, кто действительно сможет и на кого я и вправду надеюсь.
Рабочая телефонная будка отыскалась недалеко от того самого здания, в котором предполагал прятаться сразу после побега. Двушками для звонков запасся заранее — кто знает, сколько раз мне придётся звонить по нужному номеру.
Как вскорости выяснилось, я поступил правильно. Первые два звонка банально «сорвались». На том конце провода трубку подняли, но разговора не получилось. Сначала забарахлил принимающий аппарат, потом передающий: на одной стороне голос слышен, на другой — сплошное шипение. Аналоговая связь — это вам не соты 3G, тут, чтобы просто поговорить, приходится напрягать километры кабельных линий и сотни электрореле на нескольких АТС.
Третий звонок, слава богу, оказался удачным.
— Аллё. Общежитие номер три слушает.
— Здравствуйте. Мне нужен Олег Лункин из двести семнадцатой.
— Двести семнадцатая? Это второй этаж. Я туда не пойду.
Голос вахтёрши звучал недовольно. Оно и понятно — кому охота специально тащиться на второй этаж, чтобы просто позвать какого-то студиозуса? Однако у меня были свои козыри, и, в первую очередь, строгий-престрогий голос.
— Я из деканата. Лункин — староста 4-го курса, он нужен мне срочно. Если сами позвать не можете, попросите кого-нибудь из студентов. Я перезвоню через десять минут.
Сказал и повесил трубку. Десять против одного, что испуганная вахтёрша сейчас сама побежит в двести семнадцатую звать срочно понадобившегося начальству старосту. Проверить я это, конечно, не мог, но, когда прошло ровно десять минут, Олег находился у аппарата.
— Я слушаю. Лункин.
— Здорово, Олег. Это Андрей Николаевич.
— Андрей Николаевич?..
Я живо представил, как крутятся мысли в голове у Олега, как он пытается сообразить, кто звонит, и едва не расхохотался.
— Что? Совсем позабыл, как мы на верёвках висели?
— На верёвках?.. Ох! Ёлки! Андрюха! Ну, ты шутник! Я тут уже все свои косяки перебрал, думал, сейчас песочить начнут.
— Не боись. Если начнут, то точно не я.
— Да я уже понял. Ты сам-то чего звонишь, чего не заходишь?
— Зайти не могу, далеко. А вот одного человечка позвать было бы в жилу.
— Хорош темнить, говори конкретно.
— Конкретно надо зайти к нам в восьмёрку, шестьсот первый блок, левая комната, и найти там Шуру Синицына. Сразу говорить, что ты от меня, не нужно. Сначала надо вызвать его в коридор и только потом сказать…
— Не понял, зачем эти сложности?
— Потом объясню, а сейчас надо просто сделать.
— Ладно. Сделаю. Что ему передать-то?
— Передай, чтобы он зашёл к вам в трёшку и ждал на вахте звонка.
— А если не захочет, то что? Силой тащить? — хохотнул Лункин.
— Всё верно, — вернул я смешок. — Если не захочет, тащи его силой.
— Хе-хе. Это мы можем. Когда ты, кстати, будешь звонить ему?
— А сколько тебе понадобится, чтобы притащить его в трёшку?
— Максимум, полчаса.