Конфликты в Кремле. Сумерки богов по-русски

Фалин Валентин Михайлович

Советская Россия однажды уже попробовала пе­ределать мир политикой доброго примера. Штык в землю, солдат по домам! Армия пролетарскому го­сударству ни к чему! Мир без аннексий и контри­буций! Прочь грабительские тайные договоры, зак­люченные между империалистами! Сорвать покров с подготовки войн — и войны станут невозможны­ми! Трудно было придумать в октябре 1917 года луч­ший аккомпанемент для рождения нового строя, новой философии народовластия, нового прочте­ния «общечеловеческих ценностей».

Идея, может быть, и сильнее оружия. Как-никак она первична и не сникает перед пограничными шлагбаумами. Когда-нибудь идея, наверное, пре­вратится в необоримую

силу. С некоторых пор че­ловечество существует, потому что и пока оно ду­мает, находит в себе мудрость обуздывать «измы». Иногда право силы даже уступает силе права. Это вселяет надежду, поощряет мечтателей, свято веря­щих в то, что золотая пора цивилизации впереди. Мечты и надежды помогают не терять себя, но они не отменяют реалий.

Приняв желаемое за действительное, Советская Россия получила в награду агрессии и интервен­цию, контрибуции и аннексии, блокаду и дискри­минацию. Платой за «общечеловеческие ценности» в редакции М. Горбачева стали увядание Советско­го Союза и его крах.

Мне чужда философия «с волками жить — по-волчьи выть». Как неинтересно стать умнее глупого, так невелико достижение быть чуть лучше пло­хого. Тягу М. Горбачева к прорывам в новое каче­ство я не принимал за способ самоутверждения и возвышения. Конечно, его тщеславие нельзя было у не заметить даже в сумерках, но оно могло бы сой­ти за пятно на солнце, не стань в какой-то момент первым «эго» генерального секретаря, неутолимым и безудержным.

К политикам теория Ломброзо еще реже приложима, чем к заурядным уголовникам. Порчу на политиков напускает власть. Абсолютная власть портит их абсолютно и, похоже, непоправимо. Бесконтрольный, неуправляемый взлет чаще все­го перерастает во взлет к зияющим высотам.

Чуткие слухом да могли уловить среди шумных восторгов 1985—1986 годов скептические нотки. В бурном старте М. Горбачева меня лично на­стораживали самоуверенность, прямолинейность суждений, лихость в распоряжении унаследо­ванным политическим капиталом. В «Опытах» Монтеня можно прочитать: «Безумие судить, что истинно и что ложно, на основании нашей осведомленности». Постичь все в одночасье никому не дано. И винить нового лидера в пробелах осве­домленности было бы несправедливо. Но все же — не многовато ли подмешивалось любительства в дела, предписывавшие строжайший профессионализм?

Это не мешало мне по достоинству принять за­явление от 15 января 1986 года — советский при­зыв к освобождению Земли к концу XX века от военного атома. Воодушевляющий старт для новой внешней политики. И заслуги М. Горбачева здесь непреходящие.

Позиция США сделала неосуществимым план денуклеарйзации планеты, что прискорбно. Из случившегося на встрече с Р. Рейганом в Рейкья­вике М. Горбачев извлек, по моему восприятию, единственно правильный урок: Советский Союз прекратит подыгрывать американской стратегии, перестанет тянуться за каждой следующей новин­кой в военном арсенале США. Без внимания ка­чественную гонку вооружений, которую ведет дру­гая сторона, предупредил генеральный, СССР не оставит, ответ последует, он будет эффективным, но не чрезмерно экономически обременительным для нашей страны.

Сколько нервов я истратил, чтобы раскрыть гла­за Л. Брежневу и другим на несостоятельность и ущербность подравнивания под США советского военно-технологического мышления. Мы обрекали себя на амплуа догоняющих, на подражание кон­трагенту в условиях разительных отличий советской экономики от американской, нашего удручающего отставания в кибернетике, приборостроении, мате­риаловедении. Наконец-то повеяло свежим. Пре­кратить

бы еще поставки блоку НАТО аргументов, оправдывавших содержание в Западной Европе ог­ромной военной машины, бездонную милитариза­цию этой части континента, и можно было бы при­вести в движение застывшие фронты.

Пересмотр военной доктрины Организации Вар­шавского договора укладывался в это русло. Наме­чалось, поскольку зависело от Советского Союза, многообещавшее развитие, притуплявшее острие по­литики силы и стимулирующее ростки доверия. Но затем все пошло через пень колоду.

Советская сторона завибрировала. США заноси­ли в свой актив одну несбалансированную нашу ус­тупку за другой. М. Горбачев настоял на принятии «нулевого» варианта Р. Рейгана по ракетам средней дальности в Европе, лишавшего СССР отдельного класса вооружений, но оставлявшего нетронутым ракетно-ядерный потенциал Англии и Франции, а также крылатые ракеты воздушного базирования, имевшиеся у США. Из военных инфраструктур Со­ветского Союза и Организации Варшавского до­говора изымались важнейшие компоненты или, правильнее, несущие опоры, тогда как Северо­атлантическому блоку позволялось ограничиться в основном перестановками в дислокации сил.

Возможно, линия М. Горбачева диктовалась на­сущными экономическими и иными внутренними заботами. Во многих областях положение было ахо­вое. Инерция гонки вооружений оказалась столь мощной, что ненасытность Молоха пошла на убыль лишь на четвертый год перестройки. Средств на жизненно важные для населения гражданские расходы катастрофически недоставало. Их наскре­бали по грошам в расчете на ближайшую неделю, а то и на день.

Генеральный остерегался выкладывать все карты даже на Политбюро или секретариате ЦК. Излучать («исторический оптимизм», не дать заметить ни своим, ни чужим, куда нас занесло, было его тактикой. Лихорадочные инициативы в переговорах с США по разоружению подавались за свидетельство проч­ности тылов, за показатель свободы маневра, какой обладает лишь государство с двойным или тройным запасом прочности.

Достигала ли горбачевская тактика цели? Обще­ственность рукоплескала. Уже кое-что. Американ­ская администрация искусно подыгрывала совет­скому лидеру, — комплиментов хоть отбавляй, и чем они восторженней, тем настоятельнее похло­пывания по плечу перемежались дополнительны­ми домашними заданиями: здесь извольте устра­нить «асимметрию», там поступитесь, тут войдите в положение Соединенных Штатов, и Сезам откро­ется: Аппетит приходит во время еды. В политике он повышается при взгляде на беспомощность, ра­стерянность и податливость партнера. Вашингтон ; до деталей был осведомлен: Советский Союз погру­жается во мрак, и Горбачев не постоит за ценой, 1 чтобы продлить свое ускользающее время.

Алогичность поведения советского политическо­го руководства вызывала нас, экспертов, на вопро­сы. Я спрашивал маршала С. Ахромеева, главно­го советника генерального секретаря по проблемам безопасности, А. Яковлева, самого М. Горбачева, а также других политиков, военных, дипломатов, в чем сокровенный смысл или, грубее, сермяжная правда договоренностей с США, фиксирующих в основном советские шаги навстречу американцам? К тому же разветвленный международный конт­роль за выполнением советских обязательств по со­глашениям с США должен был нами же и опла­чиваться. Почему, интересовался я, те же самые меры по свертыванию советской военной активно­сти нельзя осуществлять в одностороннем порядке? И если США хотят наблюдать за действенностью наших решений, пусть сами платят за полученное удовольствие.