Конгрегация. Гексалогия

Попова Надежда Александровна

Бруно таскался следом молчаливым хвостом, ошарашенный, растерянный; когда он вошел в рабочую комнату Керна, на него никто просто не обратил внимания. Керн выслушал доклад о происходящем хмуро, переводя обреченный взгляд с одного подчиненного на другого, и заговорил не сразу.

– Vulpes pilum mutat, non mores,[221] – тихо произнес он, глядя на Курта в упор. – И ты еще оскорблялся, Гессе, на то, что я поминал твое прошлое? И с Печатью, и со Знаком на шее ты так и остался кем был – подонком.

–

У меня появилась версия, – отозвался он, не глядя начальнику в глаза. – И я ее проверил. Что касается всего остального – Дитриху почудилось; он так свыкся с мыслью о ее виновности, что все прочее кажется ложью или ошибкой. Кроме того, свидетельница показала, что…

– Вон, – негромко, но четко оборвал его Керн. – Вон отсюда, Гессе.

– Заверьте commendationem[222] к оправданию, – не двинувшись с места, напомнил Курт, кивнув на два листа на столе. – И подпишите постановление об освобождении. Полагаю, более нет причин держать в заключении Маргарет фон Шёнборн.

– Вальтер, – предостерегающе произнес Ланц, когда тот придвинул к себе листы, исписанные ровными строчками. – Вальтер, ты не можешь этого сделать.

– Нет, Дитрих, я не могу этого несделать, – возразил Керн, берясь за перо; сослуживец шагнул к столу.

– Ты что же – ему веришь больше, чем мне? Вальтер, я говорю тебе – он все подстроил! Он намеренно первым делом упомянул о смерти ее горничной, чтобы она могла смело валить все на мертвеца! И он кивнул ей, клянусь!

– Ты заинтересованное лицо, Дитрих, – вздохнул обер-инквизитор, ставя под заготовленными текстами подпись. – Кроме того, у меня нет выхода… Все, Гессе. Получай. Доволен?

Курт пододвинул к себе один из листов, придирчиво изучив последнюю строчку.

– «Sententia decernentis»…[223] Вполне, – кивнул он, сворачивая документ в трубку. – Пока я буду забирать из камеры Маргарет, полагаю, вы успеете подготовить второй экземпляр постановления?

– Выметайся, Гессе, – тяжело отозвался Керн. – Не испытывай моего терпения. Бери свою ведьму и выметайся из Друденхауса, пока я тебя не посадил в соседнюю камеру.

Он развернулся и вышел молча, не оглянувшись, не сказав более ничего; уже в коридоре, отойдя от комнаты начальника, услышал, как хлопнула дверь, и в его сторону прозвучало несколько торопливых шагов, замерших позади.

– Что ты делаешь?

Курт остановился, не сразу обернувшись к подопечному, не сразу ответил, глядя в его растерянное лицо пристально и серьезно.

– Я не обязан что-либо тебе объяснять, – отозвался он, наконец, подойдя ближе. – Но я отвечу… Бруно, когда-то ради любимой женщины ты переломил собственную жизнь; я полагал, что уж ты-то меня поймешь.

– Я?! – выдавил Бруно. – Но отказаться от статуса вольного горожанина

и жениться на крепостной, попав в кабалу, не то же самое, что отказаться от исполнения долга, подстроить освобождение виновной и попасть в предатели!

– Стало быть, и ты меня не понимаешь…

– Нет, – отрезал подопечный. – Отказываюсь понимать. Ты ли еще вчера из кожи вон лез, чтобы осудить ее? Ты ли…

– Я, – кивнул Курт. – Я, Бруно. Еще вчера.

– Что с тобой вдруг? Почему…

– Я объясню тебе, что со мною вдруг, – оборвал он тихо, и Бруно умолк, глядя с выжиданием. – Сегодня, подойдя к камере Ренаты, увидев ее… Понимаешь, я знал, что в этой камере – она, что это ее тело на полу, однако на миг, на одно короткое мгновение, на долю его, мне подумалось, что это Маргарет. Мертвая. И тогда я понял, что не хочу. Я не хочу, чтобы она вот так же лежала мертвой на грязном каменном полу. Чтобы стояла, привязанная к столбу, перед беснующейся толпой. Не хочу.

– Она убийца. Преступница, – напомнил Бруно; он болезненно улыбнулся.

– Как сказал ее дядюшка… А мне плевать. Пока я вел это дело, Керн не раз указал на то, что от моего прошлого никуда не денешься, что оно всегда со мной; она убийца, ты сказал? Преступница? Что ж, я тоже. Я уже готов был забыть это, но уж больно старательно мне об этом напоминали. Выходит, Бруно, мы с нею два сапога пара. Стало быть, с нею у меня гораздо больше общего, чем с Ланцем, с Керном… со всем, что меня окружало до сего дня.

– Ушам своим не верю… Болван, она ведь этого и добивалась! Для того и были все ее слезы, просьбы – для того, чтобы ты сделал то, что сделал! Она тебя попросту использовала!

– Я знаю. Бруно, меня всеиспользовали большую часть моей жизни. Моя тетка использовала меня как прислугу. Академия использовала – как материал, чтоб слепить из меня охотничьего пса… Конгрегация использовала натасканного академией щенка по назначению.

– Что же – вот так просто бросишь все, что совсем недавно было смыслом жизни?

– А тебе не кажется, – возразил Курт уже тверже, – что в жизни есть и другой смысл? Почему, скажи мне на милость, я должен продолжать пытаться угодить тем, кто каждый день тыкает мне в морду моими ошибками, прошлыми провинностями, грехами? Сколько лет я должен за это расплачиваться? Сколько лет должен пытаться завоевать их доверие? Почему я что-то должен доказывать этим людям, почему я вообще им что-то должен? Потому что когда-то они спасли меня от петли? Так ведь не по доброте душевной. Меня просто взяли, как вещь. Выбрали – как щенка выбирают из помета, побойчей и посмышленей. И в этом – неужели и в этом тоже ты меня не понимаешь?