Конгрегация. Гексалогия
Шрифт:
… Разговор с Керном прошел тяжело. Когда Курт в сопровождении Ланца вышел в коридор, стоящий у стены Бруно встретил его взглядом почти сострадающим.
– Ну, что? – поинтересовался подопечный сочувствующе; он не ответил.
К камере Маргарет они спустились в гробовом молчании; Курт смотрел под ноги, но чувствовал спиной, что и старший, и подопечный косятся на него – один оценивающе, другой настороженно, но сейчас не это было важным. Важно было выдержать до конца…
На этот раз Маргарет поднялась, увидев его, подошла к решетке,
– Когда это кончится? – голос был надтреснутый, сухой, усталый, а в потухших глазах плескалась обреченность. – Это не может продолжаться дальше, вы не можете больше держать меня здесь!
– Успокойся, Маргарет.
Собственный голос был немногим лучше – такой же мертвый и изможденный.
– Не кричи, этим ты не поможешь ни себе, ни… Успокойся и выслушай, что я тебе скажу. – Курт помолчал, собираясь со словами и силами, и тихо договорил: – Твоя горничная покончила с собой.
– Рената? – в голубых глазах вспыхнула мгновенная злость, боль, смятение; ресницы опустились, а когда поднялись вновь, в глазах этих была лишь грусть. – Господи…
– Маргарет… Подумай, что это может означать для тебя.
Он вскинула к нему взгляд – удивленный и растерянный; Курт встретил этот взгляд прямо, не отводя глаз, и она медленно отступила назад, нервно теребя рукав.
– У меня к тебе есть несколько вопросов, – продолжил он, все так же глядя в ее глаза неотрывно. – Если ты ответишь на них правильно, все может закончиться скоро и… как надо. Понимаешь, о чем я говорю?
Маргарет бросила быстрый взгляд на Ланца, снова посмотрела на него, непонимающе и боязливо; старший шагнул ближе, глядя уже с откровенным опасением.
– Итак, – произнес Курт, не обращая внимания на него, на Бруно, уже не косящегося, а смотрящего с неприкрытым, явным подозрением, – мой первый вопрос. Ты приходила в мой дом в мое отсутствие?
– Нет, я ведь уже говорила вам это, – проронила Маргарет; он не стал дослушивать, чувствуя, как взгляд Ланца леденеет, как в душе тоже словно бы зарождается крохотный, режущий ледяной кристаллик…
– Хорошо. Второй вопрос. Помнишь ночь, когда ты зашивала мне воротник?.. Перед этим моя куртка была в чьих-то еще руках?
– Что за черт? – не сдержался Бруно; Ланц подошел уже вплотную, уже открыл рот для возражений, когда Маргарет, еще мгновение стоящая в растерянной неподвижности, спохватилась, почти выкрикнув:
– Да! Да, была, я отдавала ее Ренате для чистки!
– Хорошо, – выдохнул Курт тихо.
– Допрос окончен, – вмешался, наконец, Ланц, ухватив его за локоть, и вытащил на лестницу под ожидающим взглядом заключенной и оторопелым – подопечного. – Ты что ж это делаешь, а? – не повышая голоса, произнес он, остановившись на верхнем пролете ступеней; Курт поднял бровь:
– Я? Проверяю версию…
– Ты кивнул ей, – оборвал его Дитрих. – Когда ты спрашивал о куртке – ты кивнул ей. Не отнекивайся,
– Тебе надо выспаться. – Курт улыбнулся, выдержав его взгляд почти спокойно. – Отдохнуть; тебе начинает мерещиться всякое.
– Ты заваливаешь дело, сукин сын, – констатировал тот презрительно. – Она все-таки допекла тебя.
– Думай, что угодно, но только сейчас я намерен привести к камере Ренаты племянницу моей хозяйки для опознания. И если Береника Ханзен скажет, что видела именно эту женщину в моей комнате, тебе придется признать, что Маргарет невиновна.
– Ты что – спятил? – чуть слышно выдавил Бруно, подойдя на шаг. – Ты же сам все видел, ты же… А улики?
– Найденные в ее доме? – не оборачиваясь, уточнил Курт. – Они могли принадлежать кому угодно, быть использованными кем угодно – в том числе и горничной, которая вот так превратно поняла высказанное, возможно, желание хозяйки; или подставила ее, стремясь отомстить – к примеру, за невовремя уплаченное жалованье.
– Разумеется, теперь эта девчонка в любой блондинке признает именно ее – после почти четырех дней за решеткой, а уж столь похожую… А хрен тебе опознание, – зло отрезал Ланц. – Сейчас я просто пойду к Керну и скажу, что ты не в состоянии работать.
– Вот как? – усмехнулся он. – К кому бы тогда пойти мне… А, знаю; к господину герцогу. Пожалуй, ему будет интересно узнать, что появились сведения, которые говорят в пользу невиновности его племянницы, но которые дознаватель второго ранга Ланц решил утаить…
Удар по лицу он проглотил молча – лишь дернул головой, побледнев; Дитрих отступил назад, потирая костяшки правого кулака ладонью и глядя с бессильной злостью.
– Дурак, – прошипел он ожесточенно.
Курт медленно отер губы, посмотрев на испачканную в крови перчатку, и качнул головой.
– Занятно… Рассчитываешь, что я отвечу, и меня можно будет посадить под замок? Не надейся, Дитрих.
– Сорвать бы Знак с тебя, мразь…
– Не имеешь права, – отозвался он с болезненной улыбкой, снова прижав ладонь к лопнувшей губе. – И Керн не имеет. Только по решению Особой Сессии.
– Господи, зачем? Зачем, Гессе?
– Может быть, следую твоему совету и проникаюсь искренней жалостью к арестованному? – предположил он уже без улыбки. – Итак, Дитрих, я иду к Керну сам, докладывать о том, что ты отказываешься проверить версию? Или сразу к герцогу? Или мы все-таки ведем на опознание Беренику Ханзен?
***
Береника, напряженная, измотанная многодневным заключением, еще более испуганная видом мертвого тела, признала в Ренате ту женщину, что приходила в дом ее тетки. Как Курт и рассчитывал, она не колебалась ни мгновения…