Конкур со шпагой
Шрифт:
Я просмотрел альбом до конца. Все это, конечно, интересно с определенной точки зрения, но по существу вопроса ничего мне не дало. Среди последних снимков, вложенных в кармашек на обложке, была еще одна фотография Лены - она стояла, держа у груди фехтовальную маску, опустив к полу спортивную рапиру, и устало улыбалась.
– Недавно это. Победила!
– сказала Глаша с гордостью.
– На все успевает. Только счастья-то ей нет. А это обратно Павловна. Ничего не пропустит.
Всеволожская сидела среди каких-то технических реклам, кокетливо держала в руках бокал с торчащей из него соломинкой
– На какую-то сельскую выставку ее занесло. Лучше бы с внучонком побаловалась.
– Глафира Андреевна, - сказал я, вставая, - а зачем к вам этот парень заходил, Полупанов?
– Полупьян-то? Мишка? А я и сама не поняла толком. Попроведать, говорит, зашел. Что и как - узнать. Я его гоню, а он в залу лезет. У Пашки этих друзей как собак нерезаных. Всякие есть...
– Скажите, а кто мог, кроме Павла и профессора, зайти в вашу квартиру?
Она думала недолго:
– А любой. Только и слово, что охрана. Вошел, позвонил куда надо, и бери что хочешь.
– А ключи?
– Пашка этих ключей перетерял - на хорошую тюрьму хватит.
Час от часу не легче!
– Ну, хорошо. Передавайте мой поклон хозяйке. Скажите, что я еще зайду.
– Ничего передавать не стану. И что ты был - не скажу. Она этого очень не любит, чтоб без нее разговаривали.
В новом районе, где я искал кооператив Всеволожских-младших, мне пришлось побродить от души: одинаковые улицы, дома под копирку, пыль и ветер с реки...
Впрочем, у меня просто было дурное настроение. Чем больше мы занимались этим делом, тем меньше оно мне нравилось: ничего определенного, все какое-то студенистое, вязкое, неприятное. Яков прав - что-то здесь с самого начала идет не так. Я не чувствовал твердой почвы под ногами. Это раздражало, вызывало усталость и тревожное предчувствие - будто входишь в пустую темную комнату и тебе кажется, что там притаился кто-то недобрый, и что у него на уме - кто знает...
Наконец я нашел нужный дом, вошел в подъезд. Навстречу мне спускалась по лестнице очень симпатичная молодая женщина в легком плаще, в беретике, так лихо сдвинутом набок, что казалось, он просто висит у нее на левом ухе, как на крючке. Одной рукой она вела малыша лет трех, в другой несла большую спортивную сумку, плохо, наспех застегнутую. Лицо женщины показалось мне знакомым. Придерживая дверь, я в упор взглянул на нее и узнал Лену.
– Мам, мы совсем уходим, да?
– спросил малыш.
– Совсем.
– Будем теперь вдвоем жить? И с бабушкой? И никто нам не нужен?
Дверь за ними закрылась, и больше я ничего не услышал. Ну, что же, знакомство наше еще впереди.
Квартира Всеволожских-младших была на самом верху, на двенадцатом этаже. Я позвонил и услышал издалека: "Открыто! Входи, если надо!"
В прихожей никого не было. На вешалке висела мужская, по-детски яркая куртка. У стены стояла сложенная коляска, в ней лежали лопатка, грузовички без колес и кабин, одноногий пластмассовый мишка.
В кухне зажужжала кофемолка, и я пошел прямо туда. Долговязый молодой человек в вельвете, с длинными волосами смотрел в окно и молол кофе.
– Совсем вернулась? Или забыла что?
– Ничего я не забыла, - сказал я.
Он обернулся. Без всякого удивления, дружелюбно посмотрел на меня, улыбнулся и с интересом спросил:
– А тебе чего надо? Я тебя звал?
– Инспектор уголовного розыска Оболенский. Вы - Павел Всеволожский?
– К сожалению, - он опять улыбнулся.
– Кофе выпьешь со мной? А то мне скоро на работу, надо поправиться после вчерашнего.
Действительно, очаровательный балбес. И улыбка - лучше не бывает: открытая, будто он вам искренне и очень рад, чуточку смущенная - вот я какой, вы уж не обижайтесь, и простите, если ляпну что-нибудь не то, ладно? Вообще-то я добрый малый, всех люблю, а вас - в особенности, и со мной легко ладить.
Его не портила даже дырка от переднего зуба, ему это даже было к лицу - совсем мальчишка - веселый, озорной, но славный, у которого еще меняются зубы и только-только появляется характер. Впрочем, ему все шло - и длинные волнистые волосы, и голубые чистые глаза, и нервные движения тонких пальцев.
– Я не за этим пришел.
– Мне стоило большого труда не улыбнуться ему в ответ.
– А что случилось? Я что-нибудь натворил?
– Вы не догадываетесь?
– Догадываюсь, - он высыпал из мельницы кофе в турку и залил его кипятком.
– Маман вчера прибегали: "Ах! Ах! Боже мой! Какой позор! Какой пассаж!" Но это не я, честное пионерское. Иди в комнату, я сейчас кофе принесу.
Комнат было две. В первой, где, видимо, обитали Лена с Алешкой, чистота, порядок, уют, только чуть заметны следы торопливых сборов, зато в другой... Я как вошел в нее, так и стоял, пока Павлик не принес кофе.
– Ты что?
– удивился он.
– Стесняешься?
После Яшки меня, в общем-то, трудно удивить беспорядком, но тут было что-то совершенно уникальное. Я не берусь даже вкратце перечислить все, что висело по стенам, под потолком, лежало на столах и диванах (под ними тоже). Может, кто-то и сказал бы, что хозяин комнаты обладает очень разносторонними вкусами и интересами, гармонически развивает свою личность, но мне показалось, что эта личность вообще не имеет никаких интересов - она лихорадочно пробует все подряд, чтобы понять, что ей нравится, на чем, наконец, остановиться. Судя по всему, Павлику осталось перепробовать совсем чуть-чуть - в комнате не было лишь космонавтского шлема и доильного аппарата.
– Ну-ка, помоги мне, - сказал Павлик, держа в руках поднос с кофейником и чашками.
– С этого стола все - на тот, лыжи - в угол, два кресла освободи. Да прямо на пол. Отлично! Пролезай туда и бери поднос. Время есть - посвятим его кайфу. Как говорили мудрые древние азиаты, знаешь? Эх, ты! Только тогда мы живем, когда испытываем наслаждение. Вот! Я, конечно, слова переврал, а за смысл ручаюсь.
Он пробрался к окну, задернул шторы и щелкнул невидимой кнопкой. Комната озарилась каким-то волшебным мягким светом, по потолку забегали, подчиняясь строгому ритму одновременно зазвеневшей музыки, разноцветные блики, все время менявшие свою окраску... Несколько оригинальная обстановка для допроса.