Конкуренты
Шрифт:
Сзади хихикнула Лена.
— Либо — ржавые винты, штурвалы, рычаги, в атомный реактор урановые поленья лопатой подбрасывают, — сказал я. — Но не так же… как в игре!
— Как в игре! — удовлетворенно сказал Мастер. — Молодчина. Но это мы потом обговорим. А сейчас у нас простая задача — я запускаю программу старта. Корабль стартует в пространство. Я тычу пальцем, показываю, куда лететь. Ты начинаешь что есть силы гнать в этом направлении. Мы подойдем к зоне перехода, запустим привод и нырнем туда. Если все пройдет как надо, то мы окажемся… — он помолчал, — окажемся там, где надо.
— А
— Тогда мы все умрем.
На сей раз он выглядел совершенно серьезным.
Я закрыл глаза, глубоко вздохнул.
Итак. Сорвав дурацкое объявление я спьяну заглянул ночью в офис, где веселая молодая девица телепортировала меня куда-то в глубины космоса. На непонятно кем сделанной космической станции живет шестнадцать тысяч сумасшедших людей, которые летают на непонятно кем сделанных кораблях, управляющихся джойстиком…
— Заснул?
— Пытаюсь проснуться, — ответил я, не открывая глаз.
— Знакомая реакция, — сказал Мастер с сочувствием. — Знаешь что, Катран? У меня есть предложение. Сейчас просто делай то, о чем я тебя прошу.
— Просишь? — усомнился я.
— Ну а что мне, утюгом тебя пытать, что ли? Прошу. Помоги нам отсюда убраться. Мы не злодеи, честное слово. Представь, что это сон — но ведь и во сне можно поступать разумно. Я тебе обещаю — как только мы доберемся до цели, я тебе все объясню. Ну, все, что знаю сам. А я знаю немало. Только… — в его голосе послышалась явная озабоченность, — не впадай в ступор, очень тебя прошу. Видел я таких — вначале бодрые, шутят… Потом глаза закрывают и два-три дня ни на что не реагируют.
— Хорошо. — Я открыл глаза. — Где здесь ключ зажигания?
— Приложи палец к этой пластине. Да любой, хоть мизинец…
Я коснулся прохладного металлического кружка.
До этого корабль казался мертвым. Да, зажигались огоньки на пульте, светился экран, но все это отдавало какой-то декорацией, бутафорией.
И внезапно он ожил.
На лице я почувствовал слабое дуновение воздуха — включилась вентиляция. И воздух был… необычным. Настолько чистым, лишенным всякого запаха и вкуса, что он обретал какой-то свой новый, собственный запах — он пах ничем. Это был механический, сделанный воздух.
К свету плафона на потолке прибавился мягкий свет из-под пульта — зачем он был нужен, я так и не понял — освещены оказались ноги и педали. Впрочем, через мгновение плафон погас, осталась только эта странная нижняя подсветка. Чтобы не слепить глаза?
А еще — корабль зазвучал. Где-то в корме что-то тихо и ровно журчало, будто лилась по трубам жидкость. Двигатели давали низкий басовитый гул — тоже едва заметный, но различимый. И монотонно, будто метроном, что-то отщелкивало, отстукивало в глубине пульта.
— Щелчки — звуковой контроль расхода энергии, — сообщил Мастер. — Пока они не сливаются в сплошной треск — у тебя есть запас мощности. Если звук ровный — все, большего из корабля не выжать.
Мне стало не по себе.
— Теперь нажми этот сенсор… — Мастер мягко взял мою руку. — Просто коснись…
Я послушно коснулся и этой пластинки. Почему-то я ожидал, что впереди
Но все оказалось прозаичнее. Корабль стал опускаться вниз — его убирали из ангара тем же путем, каким и подали. За иллюминатором скользнул обрез люка, потянулся длинный темный туннель.
— Подождите… а где ремни? — неожиданно всполошился я.
— Не бойся, ты не в машине, — фыркнул Мастер.
А Лена сзади пояснила:
— Во всех кораблях есть локальный гравитатор. Пол всегда будет полом, а потолок потолком. Ускорение, повороты — ты их едва почувствуешь. Наверное, небольшие перегрузки оставили просто для удобства маневрирования.
— Надо же, какая забота о комфорте…
— Дело не в комфорте. Мы не тренированные летчики, чтобы нормально работать при перегрузках в несколько g. Ну а если ты умеешь управлять гравитацией, то привязные ремни будут не более чем данью традиции.
— Некоторые делают ремни сами, — неожиданно вступил в разговор Рома. Оказывается, этот громила умел высказываться и на абстрактные темы! — Говорят, что так им спокойнее.
Честно говоря, мне бы тоже было спокойнее. Но мое мнение тут явно никого не интересовало.
— Подходим к шлюзу, готовься, — сказал Мастер. — Хватай вантуз!
Чувствуя себя идиотом, я взялся за рукояти. Секунда… другая… серое за стеклом сменилось непроглядной темнотой.
А в темноте горели звезды — ровным, спокойным, немигающим светом.
Я ждал этого — и все равно застыл, зачарованный открывшимся мирозданием, — будто восточная красавица стянула с головы чадру, и против всех ожиданий — лицо не обмануло, оказалось еще краше, чем угадывалось сквозь кисею…
Кажется, Мастер ждал такой реакции. Во всяком случае, он дал мне несколько секунд полюбоваться картиной, прежде чем сказал, очень спокойно и мягко:
— А теперь вантуз плавно вправо и чуть-чуть касаемся педали газа…
Все-таки автомобильные ассоциации здесь были неизбежны!
Как во сне, я потянул джойстик, слегка нажал педаль — и мир закрутился вокруг. Искусственная гравитация мешала воспринимать происходящее как наше движение — это мир крутился вокруг нас, послушно вынося навстречу станцию, с которой мы только что стартовали. Я повел джойстик назад — мир остановился.
Теперь я понимал, почему станцию называли Плюшкой. Словно неопытный, но старательный кондитер замесил огромный чан теста — и попытался вылепить плюшку километровых размеров. Где-то тесто слиплось огромными комками, где-то вытянулось ровненькими полосами, где-то растеклось блином. И все это безобразие было разноцветным, во многих местах светилось, щетинилось какими-то антеннами и трубочками (на деле, наверное, каждая антенна превосходила приличный радиотелескоп, а «трубочка» была с заводскую трубу). Из-за наростов Плюшки бил ослепительно яркий свет — там сияло местное солнце, размерами не уступающее земному, но явственно чужое — то ли немного иной спектр, то ли еще что, но глаза отказывались признать его нашим Солнцем.