Конкурс Мэйл.Ру
Шрифт:
— Паааа! А ты мне старую мобилу отдашь? — заныл Длинноухий.
— Зачем тебе? Ты же не ходишь на улицу один, маленький еще.
— Ну паааааапочка!
— Нет, этот телефон у меня будет только для связи с мамой, — я рассмотрел трубку, похвалил ее, отметил дизайн, благодарно клюнул Дашку в щеку.
Все-таки, что-то было неладно.
— Ну пааааапочка!
— Может, я еще и подумаю об этом, если ты мигом уберешь со стола.
Длинноухий скривил противную рожу. Все как обычно. Но он по-прежнему не смотрел на меня. Прирожденный конспиратор и хитрюшка — думает об одном, а говорит о другом. Как бы это впоследствии не перешло в двуличие.
— Я сама, не надо, иди в комнату, — приказала Дашка Длинноухому. И его как ветром
— Дашка, все было потрясающе вкусно, ты молодец, — сказал я жене, оставшись с ней наедине.
— Что-то случилось? — собирая тарелки, мимоходом осведомилась Дашка. Я почувствовал себя несколько не в себе от ее вопроса.
— С чего ты взяла? — парировал я, чтобы оттянуть время и сообразить, о чем она могла догадаться, а о чем — нет.
— Странно вы сегодня себя ведете.
— Да чего странного? Всё нормуль, — бодренько заверил я Дашку. — Просто кошмар приснился. Неприятно до сих пор. А еще — получил утреннюю почту — работы скинули на троих, придется и сегодня сидеть, и завтра, и, может, ночь. Кто там норму придумывает — сам бы повыполнял, — а я бы посмотрел на него, красавца. А так — всё в пределах нормальной вредности жизни.
— А тебе не показалось, что с Длинноухим что-то не так?
— Что не так? Вроде, в порядке всё? Ел нормально, трепался, как обычно, я и не слушал — все равно не пойму. Тебе — что, кажется, он заболел? Сейчас померяем температуру. Если простыл — надо будет кроватку Цыпленка к нам переставить. — я уверенно уводил тему в сторону, и Дашка то ли купилась, то ли вид сделала, что отвлеклась.
— Да нет, не надо температуру. Мне показалось, беспокоит его что-то…
— Да это у тебя синдром беременной продолжается. Вечно видишь проблемы на пустом месте, не надо волноваться, когда волноваться не из-за чего. Мало на свете реальных бед. Вот придет настоящая — а у тебя и нервов на нее не останется. Может, Длинноухий в нэте чего хлебнул? Надо все же приглядывать, чем он там занимается.
Дашка, вроде как, успокоилась. Но что-то было не так. Мелочь какая-то цеплючая, ерунда, фиговина, но не по себе от нее как-то.
— Пойду-ка я поработаю. Ты справишься одна с посудой? — не дожидаясь ответа, я быстро вынырнул с кухни, рванул к компу. Сел, сосчитал до десяти, потом до одного, посмотрел на экран. Ничего не изменилось. И это было гораздо больше похоже на сон, чем приснившийся мне давеча морок. «Уважаемый пользователь, администрация Meil.Ru рада сообщить Вам, что пользователь Исцелитель выдвинул Вашу кандидатуру на соискание премиии „Смерть“ в конкурсе „Суд общественности“».
И тут, наконец, до меня доперло, что было не так, как надо. И, правда, мелочь, фигня полная, но по мозгу это открытие, однако, полоснуло. Черт побери, прости, Господи, когда я прочитал свою полупросьбу-полузаклинание — загадал желание, чтобы все близкие и друзья благополучно прожили еще один год, я забыл вставить самого себя. Всегда ведь в конце называл «и мя, грешного», а тут… Язычество, бред, чушь собачья, — сказал я себе, стараясь, чтобы поднявшийся в сознании осадок скорее улегся. — это просто неприятное совпадение. Не более того.
И тут раздался тихий стук в дверь…
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
На мгновение я испугался. После завтрака и до самого ужина ко мне никто никогда не заходит. Не положено. Дашка проводит время с детьми или на кухне, а я работаю. Я единственный кормилец семьи и отвлекать меня в рабочие часы — табу. Меня просто нет, отсутствую, не существую. И дверь закрыта на амбарный замок. Поэтому первая мысль, которая мелькнула в голове, была, что случилось еще что-то — непредвиденное и неприятное. Я вновь свернул окно.
— Да-да, кто там?
Дверь приоткрылась и в нее протиснулся Длинноухий с раскрытым ноутбуком в руках.
— Папа, я посижу у тебя? В углу, тихонечко, я не буду мешать.
— Это еще почему? — я приподнял брови и выразил на лице недоумение.
— Там Цыпленок орет.
— Ну, и дальше что? Он каждый день плачет раз по десять. Мама знает?
— Ну да.
— Вот и порядок. Она сейчас успокоит его, и будет опять тихо. Возвращайся в детскую, — я говорил максимально строгим, родительским тоном, аж самому противно себя слушать.
— Да надоело так.
— Надоело? Мало ли кому что надоело? Мне работать надо. Если каждый раз, когда тебе что-то не понравится, ты станешь ко мне вторгаться, я ничего не заработаю. И нам, всем четверым, нечего будет есть. И из квартиры нас попрут. Ты ведь не хочешь, чтобы мы стали бомжами?
— А ты говорил, что в День Рождения не будешь работать.
— Говорил? Ну, мало ли что я говорил. Обстоятельства изменились.
И тут я понял, что и вправду обстоятельства изменились. Длинноухий прочитал извещение Мэйл.Ру, он в курсе событий и будет за ними следить, и в будущем я не смогу это игнорировать — хочешь-не хочешь, придется учитывать и его интерес к этому делу. Да, он умный, глубокий, чуткий, но все же ребенок, незрелый, переменчивый. Что я знаю о той работе, которая происходит сейчас в его душе? Прав ли я, что взял его в союзники в таком серьезном, недетском вопросе и связал молчанием? Это было первое, что тогда пришло мне в голову, надеюсь, это включилась интуиция, которая редко меня подводит, а не чертов эгоизм с желанием отодвинуть неудобное объяснение с сыном. Пожалуй, откровенного разговора с Длинноухим надо бы опасаться гораздо больше, чем с Дашкой. Но у меня пока что не было времени обдумать линию поведения. За все утро не выдалось ни единой свободной минутки для того, чтобы изучить информацию, которая на меня свалилась и расставить все по полочкам. Главное, не начать самокопаться и рефлексировать, а выражать своим видом уверенность. И постараться ее почувствовать самому. Я об этом долго пишу, но все это мигом мелькнул в голове, пока я лихорадочно принимал решение, что мне делать с Длинноухим.
— Ну хорошо, Ушастик, раз обещал, так тому и быть. Но не больше, чем полчаса, договорились? Ты не против партии в шахматы?
Длинноухий обыгрывал меня во все игры: и в го, и в рэндзю, и в реверси, он многократно участвовал и выигрывал в Интернет-турнирах, зарабатывая себе в личное хозяйство всякие мелкие призы: от фотоаппаратов до наборов цветных карандашей, нам с Дашкой приходилось перехватывать посыльных, поскольку победителям раздавали еще всякий рекламный хлам: сигареты, пиво, однажды притащили даже сотню упаковок презервативов. Но в шахматы Длинноухий играл так же скверно, как я и. У меня даже появлялся шанс обыграть его. В шахматах он слабак и поэтому их не любит. Но тут он сразу же согласился, выбрал себе удобный угол, примостился на полу с ноутбуком на коленях и включил доску. Я тоже подключился, и минут сорок мы энергично резались, глупо теряя фигуры, зато весело и с азартом. Пожалуй, «с азартом» — слишком сильно сказано, но я сумел слегка отвлечься от своих проблем. В конце концов, я живу здесь и сейчас, зачем это надо, чтобы будущее темнило воду и залезало своими клешнями в настоящее? Лучше радоваться на полную катушку, когда случается такая возможность, не всегда ведь такое выпадает. Из трех партий Длинноухий выиграл одну. Зато в ней превзошел себя: поставил мне детский мат.
— Ну всё, Ушастик, полчаса прошло, что-то нынче ты не в ударе. Но все равно благодарю за прекрасное утро. Дуй сюда и позволь пожать твою мужественную лапу…
Длинноухий не ответил. Я оглянулся в тот угол, где он сидел, и острая жалость охватила меня: малыш смотрел на меня поверх экрана немигающими, полными слез глазами. Мне показалось, что лицо его осунулось, такими они вдруг стали большими.
— Папа, тебя не убьют?
— Не говори глупости, с чего ты взял?
— В том письме…