Константы русской политической культуры
Шрифт:
Если мы не хотим, чтобы это превращалось в вопрос воли – воли, которую бы нам диктовал тот или иной политический самозванец, – надо ускорить процесс формирования политической системы, в которой участвовали бы реальные группы интересов. Либо надо вообще отказываться от модели демократии – как языка, как дискурса. Но как раз это и грозит возвратом в казни египетские.
И единственный путь – укреплять способность жителей Земли Русской быть российской политической нацией.[10]
Глеб Павловский
II. РУССКИЙ МИР
Россия – Запад
Формирование политической мысли в России проходило в контексте
Западная Европа всегда пыталась вовлечь Россию в сферу своего влияния, не только политического, но и идейного. Когда-то Западу это удавалось в большей степени, когда-то – в меньшей. Но противостояние латинской и византийской идей никогда не прекращалось. Именно в силу того, что наша история была связана с православием и византийской религией, мы находились и находимся по другую сторону этого водораздела. Железный занавес лежал не между капитализмом и социализмом, он лежал и лежит между западным и восточным образом мышления. Между поляками и русскими этот занавес гораздо сильнее, несмотря на то, что у нас общая граница, чем например, между русскими и сербами. В силу того, что культура наша, как и сербская, является византийской.
Византийской культурой заложен метод русского мышления. Кстати, либеральные идеи для Запада то же, что для России матрешка: мы матрешками торгуем, а они – либеральными идеями. Приезжают и начинают поучать, как надо строить наше государство.
Запад до сих пор не понял, что русская нация хоть и белая по цвету кожи, но совсем другая. Как писал один англичанин: «Проблема русских в том, что они белые. Если бы они были в какую-нибудь полоску, крапинку, то мы бы не думали о том, что они точно такие же, как мы».
А мы действительно не такие, как они. Однако проблема заключается в том, что мы и сами не можем понять, что мы – не как они. Так же как нельзя понять по матрешкам, что такое Россия, невозможно понять Запад, видя в нем только либеральное начало.
Наше представление о Западе как о рае на земле до сих пор сохраняется. И поскольку при советской власти он нам действительно казался раем, прежде всего потребительским раем, мы не оставляем попыток создать у себя некий западный рай.
Русская политическая мысль очень сильно преклоняется перед так называемым западным миром. Между тем, уже сегодня разговоры о золотом миллиарде перестают быть актуальными. Запад начинает понимать, что нельзя либерализировать все рынки. И можно понять слова Туркмен-баши, который говорил: «Какой капитализм? У меня люди на верблюдах ездят, это невозможно, зачем людей мучить».
Мы должны отдавать себе отчет в том, что немедленно открыть рынок и построить западный рай в России невозможно. Да и сам Запад находится на пороге колоссального кризиса – кризиса индивидуализма, – от которого нас уберегает до сих пор свойственная русскому человеку восточная общинная традиция.[11]
Андрей Кончаловский
Патриотизм
Сложно представить, что люди, сидя у себя дома за водкой, или за зеленым чаем, или еще за чем-нибудь, говорят о Родине и выпивают за это стоя, исполненные патриотизма. Наверное, это и не нужно. Потому что любовь к Родине не проявляется в каких-то громких лозунгах или в чтении гимна по утрам и вечерам. И в прочей атрибутике не проявляется.
Любовь к Родине проявляется, если тебе хорошо в той стране, в которой ты живешь, если ты гордишься своими олимпийскими медалями, если ты гордишься людьми, которые живут в твоей стране, если когда ты куда-то уезжаешь, то уезжаешь не с чувством того, что как у нас все плохо, а у них все хорошо, а с тем, что тебе тоже есть чем гордиться, что есть некая самобытность культуры, есть некие ценности, которые настолько дороги и незаменимы для каждого человека, что он не может мыслить себя вне этой страны и вне этой культуры.[12]
Ксения Собчак
Консерватизм
Что такое традиция на языке философии и на языке политического мышления? Это консерватизм. Консервация сохранения.
В массовом сознании до недавнего времени консерватизм был почти ругательным словом: ну ты, консерватор. Консерватизму противопоставлялось нечто новое, прогрессивное, обращенное в будущее, и это было понятно, это тоже произрастало из нашей политической философии XX века, которая предполагала разрушение традиции как нормы бытия. Сейчас настало время переосмысления понятия консерватизма.
Русская политическая мысль всегда включала в себя идею консерватизма.
Что такое консервативное начало, можно показать на примере Церкви.
Церковь призвана сохранять традицию – мы в данном случае используем русское слово «Предание»: в переводе на латинский язык это и будет традиция. Церковь сохраняет Предание – Предание с большой буквы – и является источником вероучения: в него входит и Священное Писание как часть Предания, и весь тот поток жизни Церкви, который имеет нормативное значение для людей.
Что же и как она сохраняет? Она сохраняет апостольскую веру, то, чему она научена Христом через апостолов, она сохраняет ядро духовных и нравственных идей и ценностей. Это ядро является для верующих идеей, абсолютной истинной, потому что получено от Бога, через поколения.
А вот что нужно делать, чтобы эта истина усваивалась разными народами, в разные эпохи, в разных культурах, на разных языках? Как нужно передавать эту истину, как ее сохранять? Можно ее просто законсервировать, никак не менять, не двигать. Но в таком случае где гарантия, что каждое последующее поколение людей будет эту истину принимать? Где гарантия, что для каждого последующего поколения людей эта истина не будет отождествляться с неким плюсквамперфектом, потерявшим всякое значение для современной жизни?
Поэтому задача и миссия Церкви заключается в том, чтобы каждому последующему поколению людей передать незыблемый корпус идей, но передать его на языке, понятном для современного человека. Консерватизм же заключается в том, чтобы послание Церкви, несмотря на то что его содержанием являются истины, уходящие в глубочайшую древность, было актуальным для людей.
Консерватизм, если он желает быть актуальным, понятным, творческим и созидательным, должен всегда сохранять то ценное, что для людей является непреходящим, но сохранять таким образом, чтобы ценное и непреходящее всегда было понятно и актуально для каждого последующего поколения.[13]