Конституционные идеи Андрея Сахарова (сборник)
Шрифт:
Может показаться, что отказ от экспансии, агрессии и мессианизма, а также провозглашенный в ст. 13(14) сахаровской Конституции отказ от применения первым ядерного оружия само собой разумеется. К сожалению, это не так. Стремление «осчастливить» другие народы, пусть и против их воли (это и есть мессианизм), глубоко проникло в сознание довольно широких слоев населения. Шквал протестов вызвало предположение о возможности передачи Японии острова Шикотан и группы островов Хабомаи (на советских картах — Малая Курильская гряда), которые никогда не принадлежали России и которые на бумаге уже переданы Японии договором 1956 года (по мнению Б. Н. Ельцина. См. «Комсомольскую правду» от 7 февраля 1990 года. Намерение Хрущева передать эти острова Японии и фактически, если США вернут Японии Окинаву, способствовало смещению Хрущева; к слову, Окинава была возвращена в 1972 году). Советская военная доктрина до недавнего времени была сугубо наступательной. Лишь девять лет назад из «Закона о всеобщей воинской обязанности» устранена формулировка («Вооруженные Силы СССР должны быть в постоянной готовности к решительному и полному разгрому любого агрессора, который осмелится посягнуть на нашу Родину»), воспитывающая военнослужащих в духе полного уничтожения любой страны, на границе с которой произошел пограничный инцидент (а ведь инцидент может быть спровоцирован или просто выдуман, чему есть немало примеров и в нашей истории). Что касается отказа от применения первым ядерного оружия, то, выдвинув когда-то такое требование, Советский Союз позже от него отошел и лишь недавно вернулся к этому принципу и принял на себя соответствующее обязательство. Быть может, ст. 12(13) следовало бы сформулировать более развернуто. Например, в Конституции ФРГ (ст. 26) сказано: «Действия, способные нарушить мирное сосуществование народов и имеющие такую цель, в частности, действия, направленные на подготовку наступательной войны, являются антиконституционными и должны наказываться» (здесь и ниже перевод с немецкого мой. — Э. Орловский).
При определении целей и принципов государства в сахаровской Конституции не говорится о его социалистическом характере (лишь в ст. 4 сказано, что Союз «стремится к встречному плюралистическому сближению (конвергенции) социалистической и капиталистической систем»), исключено слово «социалистический» и из названия Союза и республик. Я думаю, это вполне оправданно: во-первых, слово «социализм» допускает разные толкования, а во-вторых, при любом толковании этого слова (кроме чисто формального определения, основанного на отсутствии частной собственности на важнейшие средства производства) наше общество социалистическим не является.
Статья 14(15) запрещает тайную политическую, подрывную и дезинформационную деятельность государственных органов. Это представляется необходимым и принципиально важным. Конкретная формулировка пределов такого запрета в различных опубликованных текстах разная. Представляется, что Андрею Дмитриевичу не удалось найти вполне удачную формулировку этой статьи.
Статьи 5, 6, 8, 9, 10, 11 сахаровской Конституции (шесть статей из 46) посвящены гражданским и социально-экономическим правам человека. Конечно, обширный раздел о правах человека имеется и в действующей Конституции СССР, принятой в 1977 году («брежневской»), был такой раздел и в Конституции 1936 года («сталинской», или, как некоторые считают, «бухаринской»), однако предложения А Д. Сахарова обладают существенными отличиями от формулировок действующей Конституции (как и предшествовавшей, но о ней я не буду детально говорить).
а. В сахаровской Конституции, в отличие от действующей, все или почти все права предоставляются не только гражданам Союза, но — каждому человеку. Конституция СССР принята уже после того, как СССР стал участником Пактов ООН о правах человека. Однако ее формулировки являются существенно более узкими, чем формулировки Пактов и других документов ООН. Так, ст. 34 действующей Конституции предусматривает запрет дискриминации граждан СССР, ст. 50 гарантирует гражданам СССР свободу слова, печати, собраний, митингов, уличных шествий и демонстраций, а ст. 51 предусматривает право граждан СССР на объединение в общественные организации. Это же ограничение («Граждане СССР имеют право») содержится в статьях Конституции о праве на труд, праве на отдых и т. п. Между тем такое ограничение ничем не обосновано. И в Пактах ООН в соответствующих статьях используются совсем иные выражения: «каждый человек», «каждый», «все находящиеся в пределах территории государства и под его юрисдикцией лица», «каждый, кто законно находится на территории государства». Единственным исключением является право на участие в ведении государственных дел, право голосовать и быть избранным и право быть принятым на государственную службу. Эти права Пакт о гражданских и политических правах (ст. 25) не требует предоставлять не-гражданам. Хотя надо сказать, что есть немало стран, где и эти права, с теми или иными оговорками, предоставляются и не-гражданам (то есть иностранцам и лицам без гражданства); кстати, так было и в нашей стране до 1936 года. Поэтому так важно, что Сахаров везде пишет о правах человека, а не о правах граждан.
б. Устранены имеющиеся в действующей Конституции едва ли не в каждой статье о правах и свободах двусмысленные оговорки типа «в соответствии с интересами народа и в целях укрепления и развития социалистического строя <…> гарантируется <…>» (это в ст. 50, гарантирующей свободу слова, печати, собраний и т. п.), или «в соответствии с целями коммунистического строительства <…> имеют право» (это в ст. 51 о праве на объединение в общественные организации). [2] Я называю эти оговорки двусмысленными, поскольку на международной арене советские представители постоянно объясняли и объясняют, что эти формулировки никак не ограничивают права и свободы и означают просто подчеркивание законодателем того обстоятельства, что предоставление перечисленных прав и свобод соответствует интересам народа, целям укрепления социалистического строя и т. п.; внутри же страны любой чиновник правоприменительных органов тычет пальцем в эти оговорки и заявляет, что любое из этих прав, любая из этих свобод могут быть предоставлены в каждом отдельном случае лишь при условии, что их предоставление именно данному лицу в данных конкретных обстоятельствах соответствует интересам народа, целям укрепления социалистического строя и т. п. (по оценке, разумеется, этого чиновника или его начальства). Такой трюк позволял на словах предоставлять самые широкие свободы, а на деле лишать население всяких прав и свобод. На практике, например, свобода слова понималась так: я свободен высказывать любое мнение, если оно не противоречит мнению моего непосредственного начальника и мнениям всех других вышестоящих по отношению ко мне начальников, включая мнение Генерального секретаря ЦК КПСС. Понятно, что это вовсе не свобода, и пользы от такой «свободы» нет не только отдельному гражданину, но и обществу, ибо руководство страны тем самым лишает себя нормально действующей обратной связи, что не может не приводить к принятию многих очень вредных для общества решений. Все это сейчас хорошо известно. Поэтому эти оговорки следует аннулировать. Это и предлагает А. Д. Сахаров.
2
Законом от 14 марта 1990 года, вступившим в силу в тот же день, ст. 51 Конституции дополнена правом граждан объединяться в политические партии и участвовать в массовых движениях; одновременно из этой статьи вычеркнута процитированная мною оговорка. В других статьях Конституции аналогичные оговорки пока сохраняются.
в. Очень важно, что в сахаровской Конституции подчеркнута важность свободы эмиграции и возвращения в свою страну, свободы поездок за рубеж, свободы передвижения, выбора места проживания, работы и учебы в пределах страны. Эти свободы в действующей Конституции вообще не записаны и фактически в СССР таких свобод не было и нет (хотя в последнее время произошли очень заметные изменения к лучшему в этом отношении). Такое положение несовместимо с международными обязательствами СССР, в частности со ст. 12 Пакта о гражданских и политических правах. Симптоматичен такой случай: когда редакция русского издания международного журнала «Курьер ЮНЕСКО» решила поместить текст Пакта о гражданских и политических правах, ст. 12 Пакта вообще из него исчезла (это было несколько лет назад). Должен признаться, что в прошлом я несколько недооценивал значение права на эмиграцию и зарубежные поездки и порой мне казалось, что Андрей Дмитриевич уделяет несколько преувеличенное внимание именно этим правам. Хотя в любых частных и иных разговорах я всегда подчеркивал, что наше государство взяло на себя обязанность обеспечить эти права и каждый человек вправе требовать предоставления этого права, поэтому Сахаров тоже вправе на этом настаивать, но про себя я думал: не совершает ли Андрей Дмитриевич при этом тактической ошибки? Но теперь я вижу, что был не прав и что эти свободы имеют ключевое значение и тесно связаны со всеми другими свободами.
г. Новым является предложение Сахарова о запрещении смертной казни в мирное время. Я поддерживаю это предложение, хотя и сознаю, что значительная часть общественного мнения в нашей стране с ним не согласна. Во многих странах, как известно, смертная казнь отменена. Отмена смертной казни предусмотрена Вторым факультативным протоколом к Пакту о гражданских и политических правах (СССР не является участником этого Протокола).
д. Столь же желательно, на мой взгляд, и предлагаемое Сахаровым конституционное запрещение медицинских и психологических опытов над людьми без согласия испытуемых.
е. Очень важное значение имеет закрепление в Конституции принципа презумпции невиновности. Долгие годы презумпция невиновности открыто отвергалась в нашей стране (даже в 60-е годы ее клеймили как «буржуазный предрассудок»). Сейчас она вроде бы у нас признана. Но ни власти, ни печать, ни население (в своем большинстве) не готовы принять этот принцип полностью, без всяких оговорок, принять и логические следствия из него. А следствия очень простые: если мы хотим, чтобы ни один невинный не был ни расстрелян, ни отправлен в тюрьму, нам придется смириться с возможностью того, что какая-то часть виновных уйдет от наказания. Конечно, надо стремиться к тому, чтобы таких случаев было как можно меньше. Но полностью исключить случаи оправдания людей, которые на деле виновны, можно лишь в том случае, если всякое сомнение в невиновности толковать как виновность, то есть лишь ценой массового осуждения лиц, вина которых не доказана, на основании одних лишь подозрений; при этом неизбежно будут наказаны многие невиновные. Призыв «стремиться к тому, чтобы ни один невиновный не был наказан и ни один виновный не ушел от наказания» не вызывает возражений. Но на практике в печати то и дело встречается императивный вариант подобного призыва: «Ни один невиновный не должен быть наказан, и ни один виновный не должен уйти от наказания», а вот в такой форме этот призыв, несмотря на его привлекательность, несовместим с презумпцией невиновности и на практике не может не приводить к осуждению невиновных. Вот, например, взятка: во многих случаях оказывается невозможным ни доказать это преступление, ни полностью исключить его возможность. Если сомнения действительно устранить не удается, встает вопрос, что же лучше: наказать человека, который, быть может, вовсе невиновен или же оправдать человека, который, не исключено, все же виновен? Значительная часть общественного мнения склоняется в пользу первого решения. Но надо понимать, что такое решение несовместимо с правовым государством. Уверенность честного человека в свободе от произвольного ареста возможна лишь в том случае, если и законом, и общественным мнением будет принято второе решение, то есть если будет признано, что неустранимое сомнение всегда толкуется в пользу обвиняемого. Эту последнюю формулировку представляется целесообразным тоже вписать в Конституцию. Одновременно нужна широкая просветительская кампания в печати с разъяснением смысла презумпции невиновности.
ж. Имеет большое значение записанный в ст. 10(11) запрет дискриминации не только по национальности и религии, но и по политическим убеждениям. Это совершенно ново для советского законодательства. Правда, в ряде международных договоров, участником которых является Советский Союз, имеется эта формулировка, но прямое действие этих актов отвергалось (они, как я обнаружил, попросту неизвестны даже кадровикам, да и многим гебистам, не говоря уже об администраторах), а в советских законах вместо запрета дискриминации «по политическим мотивам» появился неопределенный, а по существу бессмысленный, запрет дискриминации «по иным обстоятельствам». В инструкциях же, как в опубликованных, так и в еще большей степени в неопубликованных, нередко прямо предусмотрена дискриминация по убеждениям: например, политическим ссыльным запрещено заочное обучение в университетах и других вузах. (Я испытал дискриминацию по политическим мотивам на себе: в 1974 году мне снизили зарплату почти вдвое — при сохранении прежнего объема и характера работы — за так называемую «склонность к восхвалению чуждой нашему обществу идеологии», а конкретно — за отказ поддержать кампанию шельмования А. Д. Сахарова и А. И. Солженицына.) Нет сомнений, что Конституция и в этом пункте должна быть приведена в соответствие с международными обязательствами СССР.
В ряде советских законов имеется статья, гласящая, что, если международным договором, в котором участвует СССР, установлены иные правила, чем данным законом, применяются правила договора, а не закона. Это и понятно: если государство добровольно взяло на себя какое-то обязательство, оно должно его выполнять. Но такие нормы включены далеко не во все законы. Между тем соблюдение международных обязательств должно быть непреложным общим законом. Поэтому есть необходимость включения такой нормы в Конституцию. Значительная часть советских юристов считают, что нормы международного права, и в частности обязательства по международным договорам, не действуют внутри страны непосредственно, а только через посредство законов и других нормативных актов СССР. Это означает, что, согласно этому мнению, гражданин (или иное физическое или юридическое лицо) не вправе ссылаться в суде, арбитраже, в административных органах на положения международного договора, можно ссылаться только на советский закон; а если такого закона нет, гражданин не может отстаивать свои права; претензии по поводу несоблюдения договора вправе предъявлять лишь другие государства — участники этого договора. Правда, сейчас наблюдается отход от этой концепции: министр юстиции СССР В. Ф. Яковлев в интервью корреспонденту «Нового времени» Льву Елину (Новое время, 1990, № 5) согласился, что «самоисполнимые», как он выразился, международные договоры подлежат прямому применению в СССР. Именно этот принцип закреплен в сахаровской Конституции. Конкретная редакция этой части ст. 5 проекта представляется мне неудачной. Я предлагаю в ст. 5 слова «международные законы и соглашения, подписанные СССР и Союзом» заменить словами «общепризнанные принципы и нормы международного права, а также международные договоры, участником которых является Союз». Подробная критика формулировки проекта и обоснование предлагаемой формулировки содержатся в заключительной части настоящей работы.