Конструктор
Шрифт:
Отец еле сдержался, чтобы не сплюнуть. Полез в шкаф и достал оттуда бутылку самогона. Свернул пробку, поставил стакан, набулькал и тут же залпом замахнул его. Лишь утерев рот рукавом, продолжил говорить.
— Вот как чувствовал, что не все так просто будет с этим переходом. Да, дурак, надеялся на лучшее.
— А они в партию не жаловались? — спросил я. — Это же прямое нарушение прав советского гражданина.
— Толку то, — обреченно махнул рукой отец. — Какая партия, ты о чем, Сергунь? Тут в профсоюз надо первый делом идти. Вот только и там не помогли. Из райкома ответ пришел — положение о
После этого я снова взглянул в газету, где напечатали речь Сталина. Если уж обычное урезание всего на час рабочего дня вот так обернулось, то к чему приведет «коллективизация»? Тут же людей, абсолютно не стесняясь, зажимать будут! Еще надо посмотреть, какое наказание последует за неподчинение.
— А смогу я как-то повлиять на это? — прошептал я себе под нос. — Вряд ли, — тут же ответил сам себе. — В рамках страны — точно нет. Не мой уровень. Но если не в рамках страны, то как? И что для этого нужно сделать?
Чтобы это понять, я решил изучить опыт «седьмого часа» — так я назвал вроде как хорошую инициативу правительства на переход от восьмичасового трудового дня к семичасовому. Требовалось собрать информацию, обобщить ее и уже после провести аналитический разбор — где переход произошел, где нет, по каким причинам и к чему это привело. Как я посчитал, изучив опыт одного решения правительства, я смогу понять, какие критические ошибки возможны в новом постановлении. Что не было учтено, или забыто.
Действовать я решил не самостоятельно, а через комсомол. Для начала обратился к Олегу Рябинцеву, но тот не понял моей идеи, или сделал вид, что не понял, и послал меня к секретарю нашего университета. Высшим органом управления комсомола считались собрания. Пока они не проводились, управлением занимался комитет, выбранный из членов собрания, а во главе комитета как раз и стоял секретарь комсомола.
Георгий Юрьевич Жидунов выслушал меня внимательно, после чего задал ряд вопросов.
— То есть, ты считаешь, что Политбюро поспешило с этим декретом?
— Нет, Георгий Юрьевич, я говорю о том, что возможно на местах или не рассчитали своих сил, поспешив с досрочным выполнением декрета, или занимаются откровенным вредительством, дискредитируя его. Наши лидеры последовательно следуют воле народа. Тем идеям, из-за которых люди сбросили царскую власть. Но что мы видим? После уменьшения трудового дня люди недовольны. Разве это логично? Нет! Так в чем причина? Я хочу разобраться.
— Хорошо. Что ты намерен делать?
— Собрать информацию для начала. Обойти все заводы и фабрики, где уже был введен укороченный рабочий день. Поговорить с работниками. Узнать их мнение. Затем — ознакомиться с декретом и сравнить его с законодательством нашей страны. Насколько наши законы соответствуют воле народа. Идеалы коммунизма должны быть подкреплены соответствующим законом. Так они быстрее войдут в нашу жизнь.
Жидунов лишь хмыкнул на мою речь, но возражать не стал.
— Подготовишь аналитическую записку,
Я поблагодарил секретаря, попутно попросив его выписать мне какую-нибудь бумагу, что я работаю от имени комсомола. Вот тут он хекнул слегка недовольно и посмотрел на меня с подозрением. Однако мою просьбу выполнил, попросив использовать ее только в крайнем случае.
Заверив Георгия Юрьевича, что все будет «пучком», я принялся за дело. Конечно, я не забывал и об остальных делах, что взвалил на свои плечи. Поэтому сбор материалов затянулся аж до середины августа. Но в итоге дело было сделано, наведя меня на грустные мысли.
Первое — декрет оказался слабо проработан. В нем давались указания, но не было расписано, как их выполнить. По сути, он был популистским. Не было указано, должен ли работник меньше трудиться или нет. Как бы это должно было подразумеваться, но при этом продолжали требовать выдавать не меньше продукции, чем при восьмичасовом рабочем дне. Нигде не было прописано, оплачиваются ли рабочим сверхурочные часы. Имеет ли право директор завода или фабрики требовать от работника оставаться после завершения трудового дня для выполнения нормы. Много чего не было.
И вот тут декрет, которому следовали директора, вступал в клинч с законодательством СССР. И выигрывал. Придерживались именно декрета, наплевав на законы. И никакой суд не вставал на сторону рабочего! До него просто не доходило.
После этого я снова ознакомился с речью Сталина и пришел в ужас. Стало ясно, что скорее всего коллективизация будет принята либо также декретом, либо близко к этому. Причем все будет прописано очень обобщенно, как в самой речи. И перегибы тогда неизбежны. По спине пробежал холодок.
Единственное, что я могу сделать в такой ситуации — попытаться максимально подробно расписать будущий декрет или что там будет в соответствии с нынешним законодательством. Дать четкие определения (чего кстати не было ни в декрете о «семичасовом дне», ни в той же речи Сталина). Например, кто такой «кулак», а кто «середняк». Да даже не говорилось, как будут наказывать этих «кулаков» и кто будет определять их виновность! Лишь общие тезисы, под которые можно подвести практически любого!
А еще мне стало ясно, что просто так выходить с подобными мыслями «в свет», не заручившись чьей-либо поддержкой категорически нельзя. Обвинят в защите «кулаков» и империализма и запишут во враги революции. Никакие прошлые заслуги тогда мне не помогут. Требовалось серьезно подумать и решить — а стоит ли мне лезть во все это дальше?
Глава 23
Август — сентябрь 1928 года
— Сереж, ты чего такой мрачный? — спросила меня Люда при очередной нашей встрече.
Я только вчера подвел итог по «семичасовому» делу и еще не отошел от собственных выводов, как может пойти коллективизация. Вот и ходил я как в воду опущенный, мысли всякие гонял.
— Да так, устал просто, — не захотел я вовлекать свою девушку в этот вопрос.
— Тогда пойдем, отвлечемся. Сегодня парк Культуры и отдыха новый открыли. Там, где раньше выставка сельскохозяйственная была. Сегодня вход бесплатный.