Конструктор
Шрифт:
Новый учебный год начался с вызова к Рябинцеву. Тот был доволен моими «лекциями» по идеологической работе с однокурсниками и намеревался расширить этот опыт.
— Партия доверила нам формировать сознание будущего советского человека, — заливался он соловьем, — но одними учащимися нашего университета мы ограничиваться не должны. Этим мы отказываем в просвещении тысячам людей! Поэтому я считаю правильным и своевременным расширить твой полезный и удачный опыт. Будешь читать лекции в школах нашего города. С комсоргами школ я уже договорился.
Отказываться я не стал, хоть это и
— Два раза в неделю, — ответил Рябинцев.
Ну, это нормально. Заодно город получше узнаю, да может какое полезное знакомство заведу. Мало ли? Вон, Борька сейчас ученик, лишь в этом году заканчивает школу, а сколько еще таких будущих инженеров всесоюзного уровня еще из-за парт не вылезло? А так — авось кто меня запомнит, и позже это может стать удачной темой для начала налаживания более тесных отношений.
К середине сентября с книгой по кораблестроению я наконец закончил. Но нести ее Баранову не спешил — свой анализ развития судостроения я еще не завершил, а его я тоже хотел приложить к книге. Да, новостей по поводу моей «записки по седьмому часу» еще не было, и я все больше склонялся к мысли, что ее забыли или даже выбросили. Но ничего, была у меня мысль, как о ней напомнить руководящим лицам, и конкретно одному первому секретарю.
В своей аналитической записке по судостроению в нашей стране я сделал упор на речной транспорт. Судя по тем документам, что мне предоставил Петр Ионович, в военном ведомстве все и так было не плохо. Планы были грандиозные, и что-то добавлять к ним я не видел смысла. Хоть бы эти планы выполнили. А то и линкоры на стапелях стоят, и подлодки строятся, и про крейсеры с миноносцами не забыли. Да и торпедные катера упоминаются. В гражданской же части упор сделали на создание лесовозов и больших морских теплоходов. В речном судостроительстве упор был на корабли от тысячи до трех тысяч тонн. Но как же более мелкие суда? Очень часто ведь такие «калоши» просто избыточны. Или даже пройти не могут — не все реки у нас достаточно полноводны. О чем я и сделал пометки.
С чувством выполненного долга, я отнес свою работу Баранову.
Первые мои лекции в школах прошли замечательно. Выступал я перед старшими классами, в которых школьники уже достаточно созрели для того, чтобы сознательно интересоваться, а в чем смысл коммунизма. Чем он отличается от капитализма, как вводится коммунизм на практике в нашей стране. Мой альбом для занятий был полностью «в тему». А вот ближе к концу месяца мне не повезло — меня направили в собственную школу, где я учился. И невезение заключалось в том, что выступал я в классе, где училась Катя.
С первых минут девчонка начала настраивать класс против меня. Сначала попыталась пройтись по моим моральным качествам, заявив, что я слишком «влюбчив». Но при этом подала это так, словно я меняю девушек как перчатки, из-за чего ее одноклассницы стали посматривать на меня с неодобрением. Самой Кате было уже пятнадцать лет и фигурка у нее уже начала формироваться. На фоне других девчонок в классе так и вовсе ее можно было назвать первой красавицей, что Катя явно знала и чем активно пользовалась. Отбив эту нападку упоминанием, что уже три года встречаюсь лишь с одной девушкой, я попытался перейти к лекции.
Не тут то было! Катя вроде как невинно спросила, а должен ли настоящий коммунист уметь постоять за себя. Конечно, я ей ответил, что должен. И следом тут же последовал «укол» — почему же я не дал отпор хулиганам, банально сбежав. Она точно имела в виду историю с бандитами, но подала ее так, словно ко мне подошла обычная шпана, а не вооруженные ножами парни, парочка из которых была меня старше. Тут уже и мальчишки из класса стали смотреть на меня пренебрежительно. Откуда она узнала ту историю, понятно — наверное моя мама с Татьяной поделилась, а та уже и рассказала дочери.
— Когда на безоружного нападает толпа с ножами, нет смысла геройствовать, — ответил я. — Тебя просто убьют, и на одного коммуниста станет меньше. Лучше отступить, чтобы потом прийти подготовленным и добиться победы. Как я и сделал. Также поступил и товарищ Ленин, временно убыв заграницу и после уже вернувшись в страну, когда была проведена большая работа по подготовке к Великой революции. В том числе и им. Или ты хочешь назвать товарища Ленина трусом?
Девчонка смешалась, не зная, что сказать. А мне стало понятно, что она ничего не забыла и мое «предательство», как она видно посчитала мои начавшиеся отношения с Людой, не простила.
Лекцию я все же закончил, но уходил из школы с поганым чувством. Хорошо, что в этот день были занятия в «Динамо». Хоть пар спустил на тренировке.
По поводу моей записки, отданной в горком, все еще была тишина, хотя уже месяц прошел. Я даже не поленился и сходил к Георгию Юрьевичу, может ему что сказали и звонили по ее поводу, но тот ответил отрицательно. И тогда я решил действовать сам.
Единственное что мне пришло на ум — обратиться к Кольцову. Через Михаила Ефимовича был шанс вынести обсуждение такого острого вопроса на общественный уровень. Да, был риск, что мне это аукнется, но видно завуалированное обвинение Кати в трусости не прошло для меня даром, и я перестал осторожничать.
Кольцов отказываться от встречи не стал, но очень удивился, когда я назвал ему причину моего визита.
— Ты уверен, Сергей? — переспросил он меня. — Насколько я знаю, сокращение трудового дня — инициатива товарища Сталина. А ты, получается, его критикуешь.
— Не его, — замотал я головой, — и не саму инициативу, а лишь то, как ее выполняют на местах. Эх, была бы у меня на руках та записка, вы бы лучше поняли, о чем я.
К сожалению, копии я не сделал, о чем сейчас и сокрушался.
— Ну хорошо. Статью я напишу, только мне все же потребуются те факты, о которых ты мне сейчас рассказал. Их-то ты сможешь дать?
— Да, у меня остались записи с опросом рабочих, — кивнул я.
— Вот и отлично. Приноси завтра, посмотрим, что можно сделать.
Статья про перегибы и ухудшение условий труда рабочих на предприятиях, где перешли на семичасовой рабочий день, вышла двадцать девятого сентября. А на следующий день в той же газете вышла статья Бухарина «Заметки экономиста», в которой он публично критиковал товарища Сталина с его планом коллективизации. Внутри меня похолодело. Я ведь тоже хотел указать на то, что план нужно доработать. Правда полностью от него отказываться я не планировал, в отличие от Бухарина. А тут — и моя статья, и следом — его. Как бы мне не попасть между молотом и наковальней…