Конструктор
Шрифт:
Глава 24
Конец сентября — начало октября 1928 года
Николай Иванович Бухарин был давним сторонником Сталина, поэтому многие люди, слабо разбирающиеся в политике и тем более в экономике, не сразу бы и поняли, что статья направлена против него. Еще бы и покрутили пальцем у виска, когда ты об этом им скажешь. Ведь в своей статье товарищ Бухарин ни разу не упомянул Иосифа Виссарионовича. А в качестве своих оппонентов, к которым он апеллировал в статье, Бухарин называл троцкистов. Вот только я внимательно изучал речь Сталина и после уже работал над ней, чтобы дополнить законодательной базой, чтобы не обманываться общими фразами.
Опущу
Критика начинается после, где Бухарин намекает на необходимость более правильных сочетаний основных элементов народного хозяйства. То есть — уже начинаются сомнения в словах Сталина об ужесточении мер в отношении крестьянства. А ниже этот тезис расписывается более подробно.
В пределах и рамках капитализма нетрудно различить три основных типа отношений.
Первый тип — наиболее отсталое, полукрепостническое сельское хозяйство, крестьянин-паупер, голодная аренда, беспощадная эксплуатация мужика, слабая емкость внутреннего рынка. (Пример: дореволюционная Россия.)
Второй тип — гораздо меньшие остатки крепостничества, крепостник-помещик в значительной степени уже капиталист, более зажиточное крестьянство, большая емкость крестьянского рынка и т.д.
Третий тип — «американский» — почти полное отсутствие феодальных отношений, «свободная» земля, на начальных ступенях развития отсутствие абсолютной ренты, зажиточный фермер, огромный внутренний рынок для промышленности.
И что же? Нетрудно видеть, что мощь и размах индустриального развития, мощь и размах роста производительных сил были максимальны именно в Соединенных Штатах.
— Свободная? — почесал я макушку, дочитав до этого момента. — Может и так. А почему у них тогда вскоре Великая депрессия начнется? Какой там год был, по истории изучали, — напряг я память. События из прошлой жизни стали довольно тусклыми. Лишь иногда по ассоциации приходило яркое воспоминание. — Вроде в 33-ем году? Или даже раньше? Как-то не соотносится это событие с утверждением товарища Бухарина.
Действительно, если в Америке у фермеров все хорошо, то с чего у них там проблемы начались? У меня сейчас газет американских не было, иначе мог бы почитать, что там пишут об их экономической ситуации. Но самое главное становится понятно, что именно американского фермера Николай Иванович ставит в пример, как нужно поступить в нашей стране. А это уже прямо противоречит замыслу Сталина, озвученному в его речи летом на Пленуме ЦК.
Я отложил газету за тридцатое число и пододвинул к себе газету за двадцать девятое, где была опубликована моя статья. В самом конце нее шла подпись: автор С. Огнев под редакцией М. Е. Кольцова. Вот эта приписка давала мне надежду, что если кому-то и не понравится моя статья, да даже тому же товарищу Сталину, то сразу меня гнобить не станут. Может, для начала хоть попробуют разобраться, что к чему.
Я перечитал свою статью. В ней говорилось о важности перехода на семичасовой рабочий день и необходимости тщательного контроля за руководителями предприятий, которые в порыве выслужиться, производят его не учитывая особенностей вверенных под их ответственность учреждений. Вроде тут я против товарища Сталина не иду, критикую лишь директоров заводов и фабрик.
— Надо стоять на своем, — пришел я к выводу.
— Ах ты ж гнида чернильная! — со злостью и возмущением воскликнул Алексей Борисович, прочитав статью некоего Огнева. — Выслужиться я, значит, хочу? Работникам террор устроил? Да кто ты такой, чтобы это писать?
Алексей Борисович был директором текстильной фабрики, и был одним из первых, кто решился на перевод рабочих в своем предприятии на новый график. К сожалению, выработка упала, а спрашивали с Алексея Борисовича по-старому. Пришлось крутиться. Простые призывы на организованных собраниях проявить сознательность и повысить производительность ни к чему не привели. Пришлось нанимать дополнительных рабочих, а где взять деньги на оплату их труда? Ведь выделяемый фабрике фонд ограничен. Мужчина со скрипом и тяжелым сердцем был вынужден пойти на крайние меры — снизить зарплату, хотя изначально в декрете и говорилось о том, что она не поменяется. Тут уж взвыли рабочие, обратившись в профсоюзы. Тогда Алексей Борисович напомнил им, что призывал их трудиться лучше, но его никто не послушал. Председателя профсоюза удалось убедить в своей правоте, а сотрудникам фабрики в наказание он назначил дополнительные часы — раз те против снижения своих зарплат в пользу новых товарищей, пускай тогда отрабатывают, выполняя всю норму. Так они, значит, в газету пошли жаловаться?
— Так, у кого бы узнать, кто этот Огнев?
На Кольцова Алексей Борисович замахиваться даже не думал. Слишком популярный журналист, у него наверняка связей не мало. А вот никому неизвестный Огнев — другое дело. Нет, конечно, если он чей-то протеже, тогда мужчина отступится. Но вдруг нет? Может Михаил Ефимович просто поверил в слова Огнева, тем более что в принципе ни слова лжи написано не было, и решил дать ход громкой статье?
Алексей Борисович был не одинок в своем негодовании. В точно таких же чувствах был и Мирон Дмитриевич, секретарь городского комитета. Только он как раз знал, кто такой Огнев. Мирон Дмитриевич отлично помнил его аналитическую записку и, когда прочитал ее, порадовался, что она не попала в руки кому-то другому. Все потому, что в записке упоминался свояк секретаря партии. На всякий случай уничтожив творение студента, Мирон Дмитриевич и думать о ней забыл. Он не врал, когда говорил Огневу о своей высокой занятости. А тут — поди ж ты, этот мальчишка в редакцию побежал!
Не теряя времени, Мирон Дмитриевич позвонил в ректорат Московского университета и попросил к телефону комсорга Жидунова.
— Георгий Юрьевич, что же ты своих комсомольцев не контролируешь? — с места в карьер начал секретарь.
— О чем вы, Мирон Дмитриевич? — удивился и насторожился Жидунов.
— Да я про Огнева твоего. Помнишь, ты с ним ко мне приходил?
— А что случилось?
— Да то! — рыкнул в трубку мужчина. — Что он со своей запиской в газету побежал. Неужто так партии не доверяет? Это не дело. А может он и вовсе из троцкистов? А? Ты проверь его, да учти — такие кадры в университете не нужны. И сами голову сложат, и окружающих подставят. Понял?
— Понял, — мрачно выдохнул Жидунов. — Я разберусь.
Первое октября началось официальным стартом первой пятилетки для страны и вызовом к комсоргу университета для меня лично.
Георгий Юрьевич встретил меня не приветливо. Сначала заставил ждать в коридоре, а затем даже из-за стола не встал, чтобы поздороваться. Причина на мой взгляд могла быть одна — моя статья в газете. И следующие слова комсорга это подтвердили.
— Огнев, тебе знакомо такое понятие, как товарищество?