Конструктор
Шрифт:
Сделав выразительную паузу, Жидунов подвел итог:
— Вопрос об исключении комсомольца Огнева выносится на общее голосование. Кто «за» исключение?
В зале начали подниматься руки. Одна, две, восемь… С каждой поднятой рукой я мрачнел все больше. Вскоре все, кто хотел, держали руки поднятыми, и Жидунов тщательно их пересчитал. Рядом сидела секретарь собрания, которая все записывала.
— Теперь голосуем, кто «против», — когда все опустили руки, сказал комсорг.
Снова лес рук, что дало мне выдохнуть облегченно. Может, все же еще обойдется? Но нет. С перевесом в два голоса собрание комсомола проголосовало за мое исключение. Жидунов с превосходством посмотрел
— Вы свободны, товарищ Огнев, — постаравшись сохранить ровный тон, сказал комсорг.
Мда. Недолго я был комсомольцем.
Глава 25
Октябрь 1928 года
Иосиф Виссарионович сидел в своем кабинете и задумчиво смотрел на две газеты, лежащие рядом. В обеих шла критика его начинаний. Но тон и направленность все же была разная. Если давний соратник Николай явно встал в оппозицию, хоть и прикрыл для неосведомленных людей свою статью «мишурой троцкизма», то вот чего добивается Кольцов, для Сталина было непонятно. Решил примкнуть к Бухарину? Или действительно на тех заводах все настолько плохо, что товарищ Кольцов забил тревогу? Тогда почему не своим именем, а прикрылся каким-то Огневым? Кто это вообще такой?
Прямых нападок на декрет не было, что и не давало однозначно охарактеризовать назначение публикации. Оставлять подобное на самотек было не в привычках Сталина, и он позвал своего секретаря.
— Анатолий, мне вот эта статья покоя не дает, — показал Иосиф Виссарионович газету за двадцать девятое число. — Распорядись, пусть соберут информацию. Кто решил написать статью, с какой целью. И насколько она правдива. Только аккуратно пусть работают.
— Как быстро нужно все сделать? — черканув в своей тетради, уточнил секретарь.
— Думаю, недели товарищам должно хватить.
Николай Иванович с внутренним удовлетворением читал свою статью. Было жаль, что так получилось, но раз Коба такой упрямый и не хочет даже слушать товарищей по партии, то придется подключать народные массы. Тем более это не первый его сомнительный прожект. Николай покосился на другую газету за более раннее число.
— Надо бы поблагодарить Михаила Ефимовича за его позицию, — решил мужчина и потянулся к телефону.
— Девушка? Соедините меня с редакцией газеты «Правда»… Спасибо, жду… Михаил Ефимович? Это Бухарин. Хочу вам лично выразить огромную благодарность, что не проходите мимо бед людей… О чем я? Так о вашей статье про злоупотребления при переходе на семичасовой рабочий день!.. Не ваша? Как это, там же вы указаны!.. А-а-а, решили подсобить молодому таланту? А не подскажите тогда, где мне его найти? Хотел бы лично выразить ему свою благодарность… В Московский Университет звонить? Спасибо, Михаил Ефимович. Но и вам все равно выражаю благодарность — дали ведь шанс этому таланту, а могли и мимо пройти. Всего хорошего!
Положив трубку, Николай Иванович удивленно хмыкнул. Надо же! С самых низов недовольство пошло! Но это даже хорошо. Будет еще одним аргументом о том, что предложение Кобы скороспело и не проработано.
— А студента этого надо поддержать, — кивнул своим мыслям Бухарин.
И не откладывая, набрал номер ректора университета, где, как сказал ему Кольцов, учится автор статьи Огнев.
— Иван Дмитриевич? Бухарин беспокоит… Да, здравствуйте. Хочу поблагодарить вас за правильное воспитание студентов!.. Да! Ваш Огнев очень хорошую статью написал. Мне очень понравилось. Передайте ему от меня личную благодарность. Именно такие люди и являются опорой для нашего будущего. Уверен, в ваших руках Московский университет станет флагманом советского просвещения. До свидания.
Удальцов озадаченно положил трубку телефона. Что это за студент у него учится, о котором даже товарищ Бухарин в курсе, а он — Иван Дмитриевич — ни сном, ни духом?
— Тамара Зиновьевна, — позвал он свою помощницу, — а вызовите ко мне Жидунова.
Уж комсорг университета должен знать такого студента. Он над всеми комсомольцами главный, и вряд ли себя так смог проявить кто-то, не входящий в эту организацию. Вскоре тот постучался в кабинет ректора.
— Георгий Юрьевич? Проходите, — махнул рукой на стул для посетителей Удальцов. — Скажите, вы знаете такого нашего студента — Огнева?
Иван Дмитриевич с удивлением смотрел за преобразившимся в лице комсоргом. Тот сначала был расслаблен, затем удивлен, а после даже тень страха промелькнула.
— Знаю, и не сомневайтесь, Иван Дмитриевич, меры по нему уже приняты. Огнев с позором выгнан из комсомола, а сейчас прибыл в деканат для отчисления.
— ЧТО?! — шокировано воскликнул Удальцов. — Как изгнан? За что?
— Так. за статью, — растерялся Жидунов.
Он-то подумал, что ректору из партии пожаловались, не надеясь на самого комсорга. Но реакция Удальцова была странной.
— Что это за статья-то такая? — удивленно прошептал Иван Дмитриевич, но тут же встряхнулся и продолжил. — Мне только что сам товарищ Бухарин звонил и благодарил меня за воспитание студентов. Упоминал как раз этого Огнева и его статью. У нас же один Огнев в университете? — на всякий случай уточнил мужчина.
— Да вроде один, — удивленно пожал плечами Жидунов.
— Так почему же студент, которого благодарит сам генеральный секретарь исполнительного комитета Коминтерна, вдруг был с позором исключен из комсомола и готовится к отчислению? Вы меня подставить хотите?!
— Нет, товарищ ректор, — побледнел Жидунов. — Из горкома звонили. Товарищ Пилютин очень ругался…
— Кто этот Пилютин, а кто товарищ Бухарин? — перебил комсорга Удальцов. — Живо исправьте все, что наворочали! И извиниться не забудьте!
— Будет сделано, — подскочил со стула Жидунов.
И тут же вылетел из кабинета, когда Иван Дмитриевич молча указал ему на дверь.
Я стоял перед деканом нашего факультета, Жижиленко Александром Александровичем, и хмуро ждал, пока тот заполнит бумаги на мое отчисление. Тот писал быстро, явно желая побыстрее избавиться от неприятной работы. Кто и когда ему приказал меня отчислить, я мог лишь догадываться, хотя вариантов не много. Мне сказали явиться в деканат, а уже здесь Александр Александрович поставил меня перед фактом, что вынужден отчислить меня «за халатное отношение к учебе». Я по его лицу сразу понял, что он не верит в это, наверняка заглянул в журнал моей успеваемости, да и помнит, как я на его лекциях по криминалистике сидел. Потому и вид недовольный.
Внезапно без стука в кабинет буквально ворвался запыхавшийся Жидунов, вызвав у нас с деканом немалое удивление.
— Георгий Юрьевич! — отойдя от первоначального удивления, разозлился Жижеленко, — что вы себе позволяете? Разве я разрешал вам врываться в мой кабинет?
Увидев меня, Жидунов облегченно выдохнул и аккуратно прикрыл за собой дверь.
— Извините, Александр Александрович, но дело срочное и касается как раз студента Огнева.
— Уже не студента, — брезгливо посмотрев на документы перед собой, декан толкнул их по столу в сторону Жидунова.