Контакт
Шрифт:
– Ты провинился в том, что лопаешь яичницу с украинским салом, вместо того чтобы лететь к излучателю!
– отрезал Лежава.
– Это ты ее лопаешь, - невозмутимо замечает Стейнберг, - а я ее жарю...
Редфорд подходит к полке, перебирает какие-то бумаги и, взяв один листок, возвращается к столу.
– Давайте-ка, ребята, обсудим, - говорит он задумчиво.
– Я вот тут кое-что набросал...
Все оборачиваются к нему.
– Что это такое?
– спрашивает Леннон.
– Это набросок программы полета к излучателю. Самый общий, разумеется...
– Э, нет, обсуждать давайте все вместе!
На
– Саш, это ты?
– шепотом спрашивает Раздолин.
– Я, - с улыбкой отвечает Седов.
Редфорд закрывает глаза и, набрав полные легкие воздуха, кричит, что было сил:
– Ур-ра! Саша вернулся! Ура!
Пять веселых полуодетых людей мнут и тискают мокрого Седова.
– Ну, рассказывай: все в порядке?
– Новости какие-нибудь привез?
– Новости дозревают, - улыбается Седов.
Резко звонит телефон.
Раздолин снимает трубку.
– "Атлантида" слушает... Саша, тебя.
– Он протягивает трубку Седову.
– Седов. Да... Спасибо. Прибыл благополучно. Да, по-моему, неплохо встретили.
– Он косится на друзей.
– Понял... А повестка дня? Ах, вот оно что!
– восклицает он радостно.
– Спасибо... Конечно, конечно... До свидания.
Он кладет трубку и, молча улыбаясь, оглядывает обступивших его космонавтов.
– Ну?!
– не выдерживает Раздолен.
– Новости дозрели, - говорит Седов.
– В 12 часов в четверг советско-американское совещание. Будет обсуждаться вопрос об изменении программы нашего полета. Вот так, Алан...
– Седов оборачивается к Редфорду.
– Кончилась ваша курортная жизнь!
11 сентября, четверг. Крым.
Три одинаковых автомобиля спешат по горной дороге к белому красавцу дворцу, башенки и арки которого прячутся среди деревьев парка.
В одной из машин Леннон, обернувшись к Раздолину, сидящему сзади, говорит:
– Я сегодня слушал американское радио. Знаете, как называют нашу сегодняшнюю встречу? Вторая ялтинская конференция!
– Кстати, - Раздолин кивает в окно, - в этом дворце жил президент Рузвельт...
Помолчали.
– А им, пожалуй, было легче, - медленно говорит Леннон.
– Почему?
– Все было понятно. Был конкретный враг. Ясна была цель.
– Ну, не легче. Все-таки была война.
– А ты уверен, что завтра не начнется такая драка, по сравнению с которой все прошлые - детские игрушки?
– Уверен, - твердо говорит Раздолин.
– Почему?
– Потому что я коммунист, а следовательно, оптимист. Общественное сознание может в какой-то мере отставать от уровня развития техники, но очень большим этот разрыв быть, я уверен, не может.
– При чем тут общественное сознание?
– То, что там летает, - Лежава ткнул пальцем в небо, - не может сделать кто-то один. Одному это и не нужно. Их много. Следовательно, понятие общественного сознания справедливо и для них.
Во второй машине - Седов и Стейнберг.
– Саша, - говорит Джон и сразу замолкает, потому что это вырвалось у него непроизвольно: он никогда не называл своего командира вот так, просто по имени. И Седов тоже сразу
– Ты знаешь, - Стейнберг сглотнул, что-то мешало ему говорить, - это я тогда заварил всю кашу... Ну тогда, когда мы ходили к Зуеву... Я после много думал об этом... Все уже забыли этот случай, а я все помнил. И вот я хотел... захотел, чтобы ты знал...
– Спасибо, Джон.
– Седов положил ему руку на плечо.
– Я все понял. Все понял, как надо, спасибо.
Машины останавливаются у подъезда дворца. На ступеньках космонавтов встречают генерал-полковник Самарин, Зуев, вернувшиеся вместе с ним с орбиты профессора Ятаки и Делонг, руководитель американской части программы "Марс" Майкл Кэтуэй. Шутки, рукопожатия, дружеские похлопывания по плечу. С террасы смотрят несколько телекамер, снуют фотокорреспонденты.
– Послы Нептуна прибыли, можно начинать, - говорит кто-то громко за их спиной.
Все тронулись вверх по лестнице...
Светлая просторная зала. Зеркала делают ее еще просторнее. Ветер шевелит белые шелковые занавески на распахнутых окнах. Большой круглый стол, в центре которого два флажка: советский и американский. Космонавты разделились на этот раз: слева сидят американцы, справа - представители СССР.
– Господа, товарищи!
– поднялся Зуев.
– Мы собрались здесь, чтобы обсудить возможность изменения программы полета космического корабля "Гагарин" в связи с непредвиденными и всем хорошо известными обстоятельствами. На этом изменении настаивает экипаж. Я знаю, что есть доводы против. Прошу высказываться.
Слово просит Кэтуэй. Он улыбнулся сидящим вокруг стола и заговорил по-русски, но с сильным акцентом:
– Кажется, у русских есть такая поговорка: за двумя зайцами побежишь, ни одного не схватишь. Так? Очень хорошая поговорка. Почему я против полета к непонятному излучателю и настаиваю на полете к Марсу? В первом случае у нас есть программа, которую мы разрабатывали вместе много лет. Мы знаем, куда и зачем летим. Наш корабль предназначен именно для такой, а не иной задачи: это корабль с многолетними ресурсами. Мы имеем идеальный экипаж, собранный и подготовленный именно для выполнения задач марсианской экспедиции. В составе этого экипажа наряду с навигаторами и техниками мы имеем биолога, физика и геолога. Наконец, наступает великое противостояние Марса, а следующего великого противостояния, надо ждать 16 лет. Все это не позволяет менять программу. Уже несколько лет все человечество ждет экспедиции на Марс... Во втором случае, - продолжает Кэтуэй, - мы не имеем никакой программы. Мы не знаем, как близко от излучателя мы должны остановиться, не знаем, а что, собственно, мы должны предпринимать. Корабль не предназначен для такого полета, не имеет средств для разведки в открытом космосе. Его экипаж не подготовлен для подобной работы, выход в открытый космос является для него нештатной программой. Согласитесь, что для подобной космической разведки нам нужен совершенно другой экипаж, в который было бы неразумно включать столь уважаемых специалистов, как астрофизик Майкл Леннон и геолог Юрий Раздолин. Что будут делать они в таком полете? Наконец, мы совершенно не знаем, как поведет себя излучатель и что с ним произойдет через несколько минут. Мы заседаем, а он, может, уже улетел.
– Кэтуэй сел и опять широко улыбнулся всем людям за столом.