Контактер
Шрифт:
– А-а-а, - протянула Березова, - тогда другое дело.
– Перевела взгляд с Коляна на подругу, затем опять на Коляна.
– Я художница.
– Да?
– удивился он.
– Чем пишете, рисуете? Маслом? Акварелью? Или, может, углем?
– Всем понемножку.
– Выставлялись?
– В основном на областных. Кое-что шло на республику.
– Вид у вас не типичный для художницы, не богемный.
– Знаю. Наши девочки курят, ходят в джинсиках и вообще форсят. А я вот такая, бабистая. У
Стеклова обняла подругу:
– Зачем наговариваешь на себя? Очень даже ты у нас современная и талантливая. Посмотрите, Колян, над столом ее работу. Это Надежда изобразила меня.
– В будущем, - заключил он, рассматривая выполненный углем портрет. Автограф все же поставлен.
– По-вашему, это лишнее?
– Искусство должно быть анонимным. Тогда уменьшится число халтурщиков и бездарей, останутся лишь те, кем движут высокие, бескорыстные мотивы.
– Все это не ново, - поморщилась Березова.
– Уже слыхали.
– Между прочим, бескорыстнее всех графоманы, разные дилетанты от искусства, - вставила Стеклова.
– Анонимность привела бы ко всеобщей нивелировке, - Березова скучно откинулась в кресле.
– Разве лицо художнику создает его подпись под работой?
– И она тоже.
– Петрова от Иванова отличали бы по стилю, манере, а не по фамилии.
– Что-то порочное есть в этих мечтаниях. Книга без автора, балерина без имени. Таня, чего ты молчишь? Тут такую бомбу готовят искусству. Тебе хочется писать статьи без фамилии?
– Сегодняшний очерк я бы с удовольствием напечатала анонимно.
– Наверное, не получился, да? Вот видите, Колян, ваша теория на глазах терпит крах: в ход пойдет именно халтура, от которой вы жаждете избавиться, не будет ответственности художника перед людьми - без подписи не стыдно преподнести и ерунду.
– Со временем сознательность повысится, само мышление станет иным. За книги, скульптуры, художественные работы платить не будут, значит, корыстный момент отпадет и останется чистая, ничем не замутненная любовь к искусству.
Стеклова усмехнулась: кто бы рассуждал о сознательности...
– Небось на творческих хлебах сидите?
– Сижу. А что?
– Плохо это.
– Отчего же?
– Да оттого, что сделались миллионершей.
– Ошибаетесь. На хлеб насущный приходится зарабатывать в основном портретами на заказ, до миллионов и даже тысяч далековато.
– Я не о деньгах, я о времени, хотя время, как известно, деньги.
– Не очень ясно.
– Что же тут неясного? Птичница Ольга Андреева вкалывает на ферме ежедневно от сих до сих, а вы...
– Я тоже вкалываю, и еще как!
– Полноватые щеки Березовой порозовели, и она стала похожа на обиженного
– В свое удовольствие вкалываете.
– По-вашему, Андреева вкалывает без радости?
– вмешалась Стеклова. Что за чушь! Она известнейший в области человек, депутат. Да откуда вам известно, что работа не помогает ей расти, не заполняет ее жизнь! Впрочем, я поняла вас. На ваш взгляд, только престижные профессии могут давать удовлетворение.
– Вовсе нет!
– дернулся он.
– Творческие, а не престижные.
– Сами-то вы кто?
– спросила Березова.
Стеклова обомлела - вдруг возьмет да ляпнет, как ей?..
– У меня много профессий. Хотите, нарисую ваше лицо?.
– И все-то вы умеете, за все хватаетесь.
– Стеклова обернулась к подруге: - Представь, очерк мне дописал. Теперь вот на твой хлеб покушается.
– А про себя договорила: "Во всем воображает себя спецом, на самом же деле ничего толком не умеет".
Между тем, Колян уже набрасывал карандашом портрет Березовой.
– Ну-ка, ну-ка, - полюбопытствовала она и хотела подойти посмотреть, что там получилось, но он остановил:
– Минуту.
Сделав последний штрих, встал и преподнес свою работу. Тонкие губы Березовой расплылись в улыбке:
– Что? Я такой миловидной кажусь вам? Нет, ты посмотри, Таня, как лихо он набросал меня и с какой космической скоростью.
– А вы разве не догадывались, что вокруг много если не талантливых, то способных? Вероятно, творческие работники считают себя чем-то исключительным. А между тем, почти каждый чем-нибудь да одарен природой.
– Так уж и каждый, - возразила Березова, все еще разглядывая свой портрет, сделанный любительски, неумело. Но что-то удалось схватить.
Он поднялся, опять стал мерять комнату шагами. Ему было явно душно и тесно в квартире. Какие темные силы носят его по жизни? Что все же он натворил?
– Дилетант! Во всем дилетант!
– зло вырвалось у Стекловой.
– Ни к чему душа не привязана, ни за что не отвечает, ни за кого не болит. И на лбу печать никем не признанного гения. Конечно, и стихи пишете, и мелодии сочиняете. За все беретесь, а в итоге ничего не выходит. Нет в вас главного чего-то, своего, личного. И откуда вы такой?
"И впрямь, откуда?" - спросил он себя. Нахватался отовсюду понемножку. С детства читал запоем. А потом стал растворять в себе тех, к кому притрагивался, ничуть не заботясь о собственном стержне. Нет у него этого стержня, оттого так легко вбирает в себя то одного встречного, то другого, если чувствует, что может подзарядиться энергией радости, беззаботности. К таким же, как детдомовский Леня Носов, ставший индикатором его странного дара, старается не подходить слишком близко - душа разбаловалась и размякла в постоянном кайфе.