Континент. От Патагонии до Амазонии
Шрифт:
Руководство «Рютте» решило гулять в «Херцельхаусе» при стечении большого числа специалистов и студентов, а также живших среди нас лиц с психическими отклонениями, как и полагается в правовом демократическом толерантном государстве.
В этой связи особенно доставалось вашему покорному слуге, как парню одинокому, высокому, статному, и наверное недалекому, как полагало молодое женское народонаселение психологической школы. В Германии ведь как, после тридцати лет свободного приличного мужика днем с огнем не найдешь. Или женат и верен супруге, или весь в работе и потому не стоит у него, а то и вообще другой масти – тяготеет с своему полу.
Дорвавшись по первой до женской ласки, я скоро крепко пожалел об этом. Немки оказались доступными и похотливыми, а главное душными, контролировавшими буквально каждое мое движение.
– Где ты был, милый? Я искала тебя по всей деревне, – чувственно ворковала одна из них. – Я уже не могу терпеть!
– Дорогая, я красил оконные рамы в подвале «Бергкранца», – смиренно отвечал я, ища предлог, чтобы немедленно убежать от ненаглядной.
– Я была там, все закрыто! – возбужденным голоском она неотвратимо приближалась ко мне.
– О, нет, я был на чердаке! – ища выхода, я откровенно врал ей.
Моя хозяйка Верена Гётте при периодическом переходе меня на нелегальное положение у нее в чулане из-за таких домогательств отвечала сатанинским хохотом, повидав нашу непростую жизнь во всем ее многообразии.
Беда моя была в том, что все эти ненасытные дамочки, с коими я пытался хоть как-то построить свою беспутную жизнь, на проверку оказывались чересчур доступны любому, а жить рогатым было невместно.
Современная жизнь в Западной Европе сделала женщину слишком эмансипированной, и при наличии достаточных денег у оной потерялась вся ее прелесть.
– Не надо мне подавать руку, я не хромая! – можно было услышать от очередной пассии, когда я пытался протянуть ей руку при выходе из общественного транспорта.
Наличие собственности, хорошего дохода, легковой машины, твердого счета в банке позволило здешним дамам, обладающим востребованной специальностью и квалификацией, быть действительно независимыми.
– А зачем? – резонно ответила на мое предложение хоть как-то оформить наши отношения одна из моих подруг, владевшая магазином компьютерной техники. – Живи у меня, работай в офисе, тебе чего, мало?
Такое потребительское отношение меня совсем не устраивало. У меня была лишь только учебная виза, которая при изменении моего образа жизни вмиг утрачивалась. Потому и мое отношение к своим дамам стало насквозь утилитарным, воротившим меня от омерзения.
Наш пансион, где я обретался, был, пожалуй, самым живописным местом в Рютте из-за своей архитектуры и большого водяного мельничного колеса, непрерывно вращавшегося с непередаваемым, разносящимся на всю округу, звуком.
Проходя мимо отдыхавших на празднике вина, мы с Кириллом тоже невольно распробовали на халяву напитков разных, не более чем пару-тройку бутылок на человека.
Уже глубокой ночью в горах началась гроза, от ударов которой я с другом, оставшимся у меня в избушке почивать, проснулись.
У меня нашлись пару бутылок пива, которые мы тотчас же выпили, поправив здоровье.
– На этажах все вино выжрали, – сокрушенно развел руками Кирилл. – И винной подвал, как назло, закрыт.
Мы вышли под навес перекурить.
В деревне не было видно ни одного огонька.
Косые струи ливня били нам под ноги, замочив наши джинсы. Очередной росчерк молнии в клубящихся тучах и быстро пришедший грохот грома заложил нам уши.
– Может, сходим к Иоахиму за выпивоном? У него богатая коллекция спиртного, чего-нибудь наверняка даст, – предложил мне рассолодевший друг. – Не рыскать же мне в поисках бутылки под проливным дождем по другим пансионатам деревни.
Мы накинули дождевики и стали карабкаться на четвереньках по скользкой от дождя дороге, к возвышавшемуся на склоне горы дому сына графа Дюркхайма, озаряемого сполохами зарниц, словно замку Дракулы.
– Кого еще там принесло?! – раздался глухой голос хозяина дома из-за крепкой дубовой двери, об которую мы изрядно намяли свои руки.
Дверь открылась, и на пороге возник сам Иоахим в ночном колпаке и старой, с дырами на локтях, грубовязанной поношенной кофте, держа высоко над собой керосиновый фонарь со стеклянными оконцами.
– Это мы, опохмели нас, трубы горят! – хриплым каркающим голосом возопил Кирилл.
– Подождите в прихожей, – ответил ему архитектор. – Сейчас чего-нибудь найду.
Он долго рылся у себя в кладовой, позвякивая посудой, пока не вынес нам запыленную бутылку с выцветшей этикеткой.
– Мог бы что-то более привычное глазу презентовать, – сварливо заметил мне мой друг, когда мы под непрекращающимся ливнем возвратились ко мне в жилище.
– Вот, ведь, дерьмо какое дал нам! – возмутился Кирилл, отхлебнув из бутылки.
Напиток никак не хотел усваиваться и лез из горла вон, как мы не пытались.
Устав, вылили его прочь и, наконец, уснули.
Уже в полдень нас разбудил стук в дверь.
На пороге пристройки стоял сын графа в той же простецкой кофте.
– Я ночью вам по ошибке не ту бутылку дал, – неуверенно произнес Иоахим. – Верните ее мне обратно, я вам дам очень хороший виски.
– Мы его вылили, потому что пить было невозможно, – хмуро ответил ему мой друг.
– Как вылили?! Это очень редкий и дорогой ром, которому больше века! – запричитал граф. – Его пьют только с устатку бавленным, тогда и проявляются его тонкие, ни с чем не повторяющиеся фруктовые нотки!
Архитектор был сражен постигшим его горем, уйдя с поникшей головой. Ссутулившись, он шаркающей походкой побрел к себе на гору, покуда видеть его мог.
Я решил по совету моих соратников совершить вылазку в Санкт-Блазиен, старинный тихий городок, лежащий в горах Южного Шварцвальда на расстоянии пятнадцати километров от Тодтмоса. Вообще то там мне было назначено посещение ближайшего праксиса стоматолога по страховке, но я решил совместить приятное с полезным.