Конторщица
Шрифт:
Возникла пауза.
— И что за мотив? — осторожно спросила я.
— Вы поссорились и разошлись с мужем и вам нужно было где-то жить. Вот вы и решили заполучить в личное пользование комнату Миркиной, — прочитал капитан.
— Фу, какой глупый бред! — возмутилась я. — Сами подумайте, какой смысл жить на одной жилплощади с бывшим мужем и наблюдать как он водит баб и трепет тебе нервы! Это же мазохизм чистой воды! Ну уж нет! Вы что, думаете, что на всем советском пространстве я больше не смогу найти где жить?!
— А сейчас вы где живете? — капитан Иванов вычеркнул что-то и принялся писать
— На работе мне предложили неделю пожить в нашем спецпрофилактории имени Орджоникидзе. Заодно и здоровье поправить.
— А потом?
— Потом я планирую вернуться в свою квартиру по месту прописки.
— А супруг?
— Мы сразу же подали на развод. Он остался в комнате.
— Вы временное удостоверение получили, кстати? Покажите.
— Да, спасибо вам большое, — искренне поблагодарила я и протянула справку. — Благодаря вашей записке, мне все сделали в течение часа.
Капитан Иванов сдержанно улыбнулся, похвала ему понравилась. Он взял мою справку и прочитал:
— Улица Ворошилова, дом 14 квартира 21. Это ваша квартира с супругом?
— Нет, это квартира моей тети и моя. После смерти тети — только моя. С супругом мы проживали у него в комнате в коммуналке, на улице Механизаторов.
— А кто проживал в вашей квартире?
— Сестра моего теперь уже почти бывшего супруга. Но я надеюсь, что, узнав о том, что мне жить негде, она съедет по месту прописки.
— Понятно. Проверим, — кивнул капитан, отмечая что-то в своих записях.
А я внутренне возликовала.
— Ну что ж, Лидия Степановна, — капитан положил передо мной исписанный лист, — Прочитайте и подпишите. Мы с вами на сегодня закончили. Думаю, что вскоре у меня появятся еще вопросы и не хотелось, чтобы вы уезжали из города.
Я кивнула.
— Больше не задерживаю. Всего доброго!
Распрощавшись с капитаном, я опрометью бросилась на лекцию о сыпном тифе…
Глава 10
Я подцепила вилкой пучок зеленовато-бурых слизких водорослей и мощным усилием воли заставила себя проглотить: ненавижу морскую капусту во всех ее агрегатных состояниях! Хотя с другой стороны — здесь это единственное блюдо, которое как бы с солью. Бросив унылый взгляд на бледно-желтоватую субстанцию, которая почему-то символизировала в этом заведении омлет, я самым решительным образом отставила тарелки прочь, но была моментально перехвачена бдительной Леной:
— Лидия Степановна, этот завтрак сбалансирован и содержит все полезные вещества. Он не превышает норму калорийности. — Лена ловким движением придвинула тарелку обратно, — в нем достаточное количество энергии для начала дня.
Меня передернуло. Со вздохом я погрузила вилку обратно в отвратительно чавкнувшую субстанцию.
— И не нужно так вздыхать, — Лена строго нахмурила брови и покачала головой, — доедайте все полностью, это поможет контролировать аппетит до следующего приёма пищи.
В общем, Лена стояла надо мной и зудела до тех пор, пока я не впихнула в себя все это омерзительно-полезное великолепие, еще и бледноватым чаем сверху полирнула. Насытив организм полезными белками и углеводами, я отправилась на работу в отнюдь не самом радужном настроении.
Но
Все началось с того, что на последнем акте приемки не хватало подписи Корнеева, поэтому я отправилась в машинное стойло. Там и обнаружился Виктор Гаврилович, который ходил вокруг трамвая и периодически стучал по бандажам и гайкам, внимательно прислушиваясь к звуку, вытягивая шею, как индюк.
— Виктор Гаврилович, подпишите, — пытаясь перекричать шум из машинного отделения, я протянула бумажку и ручку. Но тут, как назло, из смотровой канавы вылез Фомин, наш приемщик, и они с Корнеевым начали ругаться. Да так, что инструментальщик Севка, который тоже входил в комиссию по приемке, предпочел спрятаться за тележкой с цепями, которую бросили поперек дороги.
В общем, Фомин и Корнеев ругались-ругались, не обращая на меня внимания, а потом взяли и ушли. А я, как дура, осталась стоять с бумажкой в руках посреди цеха.
— Иди, Лидка, к себе, — посоветовал Иваныч, который как раз проходил мимо. — Не видишь разве, что творится.
— А что творится? — не поняла я.
— Да нахомутали наши, как всегда, а Фомин теперь не принимает. Уже пять трамваев скопилось. Из графика капитально вылетели. — Иваныч зло сплюнул и продолжил, — кому-то нынче будет сильно жарко. Вишь, даже самого Корнеева подвязали, а этот уперся — и ни в какую. Так что иди работай. Не до тебя сейчас.
Пришлось идти работать. Да еще и вступила в лужу с мазутом и ржавчиной, и на левом лофере образовалось несмываемое пятно. И как теперь эту гадость с замши отчистить, я не представляла. Пропали туфли! Настроение испортилось окончательно. А тут, как назло, налетела Щука. Акт нужно нести Бабанину, а он без подписи Корнеева. В общем припомнила она мне всё, в том числе и то, что моя стенгазета пролетела. Так-то ее больше всего читали, но пролетела она, ясное дело, по идеологическим соображениям. Да не больно-то и хотелось, я же планировала лишь привлечь к себе внимание и отстреляться. Быть постоянным исполнителем всех стенгазет в мои планы как-то не входит. А Щука использовала это как инфоповод, и устроила кровавую разборку. Затем я вообще самоподставилась аки пятиклассница: восстановила сгоревшие документы по своей ускоренной методике и заполнила каталоги всего за полдня. Так Щука "поощрила" мой трудовой энтузиазм, отправив помогать другим сотрудницам. А я весь день разгребала вместо них завалы, пока вся эта подтанцовка водила вокруг нее хороводы.
И вот я иду по улице злая-презлая и злобно ругаю себя. Даже пол-обеда проработала и не успела к Петрову за письмом. Поэтому, плюнув на лекцию о сибирской язве, решила после работы сходить на квартиру — турнуть демоническую Олечку прочь, к маме. Все равно день не задался, одни неприятности, так чего тянуть — плюс — минус скандал, хуже уже не будет.
И так в раздумьях, я дошла до лидочкиного дома на улице Ворошилова.
У подъезда на лавочке сидели три сухонькие старушки в платочках и лениво переговаривались. У одной на коленях лежал котенок, которого она периодически вяло гладила. Видно было, что все темы здесь не единожды пересужены, и сейчас говорить особо не о чем. Так, для поддержания разговора.