Контрабандисты Тянь-Шаня
Шрифт:
Нестерпимый расплавленный блеск был разлит под ногами. Бесформенное, сверкающее пространство тянулось далеко вперед и резко ограничивалось черно-синим небом, как будто за этим светом был край земли.
Панорама гор внизу за перевалом была скрыта ровным снежным полем.
Несколько затерявшихся всадников медленным шагов двигались со стороны Китая. Кони храпели и задыхались от усилий и разреженного воздуха. Зернистый обледенелый снег, похожий на мокрый сахар, на каждом шагу проламывался под копытами. Его крупные зерна горели, как алмазы, радугой и белым пламенем. Острые края продавленной коры ранили до крови ноги лошадей. Под тонким льдом был рыхлый, мокрый снег, и лошади иной раз проваливались по грудь. Верховые были закутаны в чапаны, и поверх у каждого был толстый тулуп.
Шаг за шагом они упорно прокладывали себе дорогу в снегу. Кони в изнеможении падали на колени, но всадники не слезали и нещадно били их плетьми. Всадники только что перешли границу и теперь торопились. До безопасной долины, где можно было укрыться от пограничников, предстоял целый день тяжелого пути.
Чтобы не ослепнуть от снега, они закрыли лицо по старому обычаю контрабандистов. Отрезанный конец конского хвоста был заложен у каждого спереди под шапку. Вместо лиц у закутанных красных фигур издали видны были черные, блестящие пятна.
Даже с завешенным лицом надо было ехать зажмурившись. При каждом шаге коня волосы встряхивались и дрожащий ослепительный свет резал глаза. Позади всадников влачились два осла с вьюками. Рядом с ослами еле переставляли отмороженные ноги два жалких существа: мужчина и женщина. На первый взгляд их нельзя было отличить друг от друга. Оба были закутаны в цветное отрепье. Клочки ваты торчали из всех дыр старых халатов. Босые ноги были завернуты в тряпки. Огромные ступни плечистого мужчины, завернутые в тряпки, оставляли в снегу глубокие ямки, похожие на след медведя.
Женщина, подпоясанная волосяной веревкой, была Марианна. С открытым лицом, посиневшими руками, она, как во сне, вытаскивала ноги из глубокого снега и, шатаясь, шла, придерживаясь рукой за вьюк, качавшийся!на спине осла. Ее незащищенные глаза стали полуслепыми от солнца. Она шла пятый перевал пешком. Белый гной покрывал ее красные, воспаленные веки. Иногда она падала. Шедший рядом поднимал ее, и они снова шагали, держась сбоку за вьюки.
— Мариам, когда мы умрем, я хочу долго-долго спать.
Он проговорил эти слова, зажмурив глаза. Казалось, он предвкушал наслаждение отдыха.
— Я просила Шавдаха, чтобы он меня убил, но он не хочет, — еле шевеля губами, отвечала Марианна. — Они хотят получить за меня много опия. Так он говорит.
— Шавдах мне должен много, много крови, — отвечал ее спутник. — Столько, сколько есть в моем теле.
— Как ты попал к нему, Батрхан? — спросила Марианна.
— Я убежал в Китай во время восстания. Я ничего не знал. Десять лет я боялся пристава. Шавдах поклялся, что отвезет меня назад. Я для него работал.
Батрхан остановился.
Тряпка на ноге Марианны сползла. Он стал на колени в снег, быстро обмотал ее ногу промокшим тряпьем, снова завязал обрывки бечевки, и они тронулись дальше. Так он помогал ей на каждом перевале. Когда они отставали шагов на сто, кто-нибудь из всадников поворачивал коня и бил обоих плетью. Тогда Марианна молчала и закрывала глаза.
— Не открывай глаз, — сказал Батрхан, — держись рукой за осла и иди. Ты будешь слушать, как будто во сне, а я буду говорить.
Марианна зашагала и закрыла глаза, а Батрхан продолжал глухим, безразличным голосом, как будто говорил о ком-то другом:
— Шавдах дал мне ар земли. Ты знаешь, сколько это? Это столько, чтобы похоронить человека: три шага туда, шесть сюда — все. Четыре года я носил торф в корзине на это поле. Я сеял рис по одному зернышку. Шавдах говорил, что столько стоит новая бумага, на которой он написал не мое имя, а другое, и потому я буду жить спокойно. Только неделю назад на перевале он сказал, что пристава нет и бумага не нужна.
— Помню, он тогда тебя долго бил. Ты сказал, что он — лгун, — перебила Марианна.
Да, я сказал это, — проговорил Батрхан. — Но теперь я говорю, что Шавдах должен мне много крови. Столько, сколько высосали из меня пиявки и комары на этом рисовом поле. Обо! Мы опять идем кверху.
Марианна молчала.
— Мариам, где лепешка, которую я тебе дал? — спросил Батрхан.
Что-то похожее на легкий румянец выступило на грязных, бледных щеках женщины.
— Я съела, — сказала она.
— Я не Шавдах, мне не жалко, но у меня нет даже маленького камня для тебя.
— Зачем тебе камень? — спросила Марианна.
— Тут очень высоко. Шавдах взял для всех в Китае сень-сень [13] . Они его жуют, им легко дышать. Если мы попадем в безвоздушную яму, мы умрем. Подожди.
Он полез за пазуху халата и достал коричневую ягоду сухого урюка.
— Возьми, — сказал Батрхан, — она сладкая.
Урючина была черная и грязная от пота. Марианна со слезами смотрела на Батрхана, но не решалась взять ягоду в рот.
— Возьми скорей, — сказал Батрхан. — Смотри, Шавдах закурил табак. Он боится. Он хорошо знает дороги.
13
Cень-сень — жвачка.
Марианна, преодолев отвращение, не глядя, взяла в рот ягоду и стала ее сосать. Она снова закрыла глаза. Она даже не имела сил поблагодарить Батрхана. Вдруг она услышала хрипение. В ту же секунду ее легкие лишились воздуха, как будто ее ноздри и рот плотно придавили подушкой. Оба осла конвульсивно, прыжками рванулись вперед. Марианна увидела, что Батрхан лежал черный, как чугун, закатив глаза под лоб… Женщина, не выпуская тюка, схватила рукой руку спутника, выставившуюся из грязного рукава. Она почти потеряла сознание, но обе ее руки замерли в судороге. Все ее тело было наполнено болью, как будто ее разрывали на части, но она не могла разжать руки. Осел, выбиваясь из сил, проволок по снегу обоих люден шагов десять, и воздух хлынул в легкие Марианны. Она лежала на снегу и слабо стонала. Рядом свистнула плеть и раздался вой. Марианна оперлась на локоть. Шавдах бил Батрхана.