Контрабандисты Тянь-Шаня
Шрифт:
Первый висел у него над головой и ежеминутно мог сорваться.
— Та я ж не пьяный, — недовольно отвечал верхний.
Бурная река грохотала, сбивая пену у прибрежных камней. Всадники торопливо спустились к воде. Несколько человек бросились в реку. Их понесло и завертело.
— Та я ж боюсь, — дурашливо сказал молодой пограничник, направляя коня прямо в воду за остальными.
— А вот я тебя зачепу арканом за шею, шоб вода в горло не лилась, — ответил сосед.
Людей вместе с конями несло и окунало в ледяной воде. Однако через несколько минут всадники один за другим выбрались на берег.
— Я смотрю, а волна накрыла — сладко. Ну, думаю, пропал сахар, промыло, а теперь, смотрю — ничего в кобурах нет.
— Вот тебе и сберег, а у меня дочиста табак вымыло.
Болтовня, смех и шутки не прекращались. Хмуро и сосредоточенно переправлялись задержанные. Кондратий с Будаем проехали вперед. Из-за скалы показались двое всадников.
— Джантай! — коротко сказал Алы и почтительно направил коня позади Осы.
Всадники впереди спешились. Оса остановил отряд, приказал слезть с коней и пошел пешком. Алы шел позади, не смея опередить гостя.
Маленький старик с желтым лицом в огромной черной шапке шел навстречу, ступая неуверенно и тяжело, как ходят люди, всю жизнь проведшие в седле. Он подошел, протянул руку Осе и, обняв его крепко, поцеловал в обе щеки. Потом они долго трясли друг другу руки. Оса с любопытством смотрел на знаменитого разбойника.
Тридцать пять лет Джантай занимал целую местность Кой-Кап [12] и грабил купцов. В свое время он разгромил сотню казаков. Три года назад Будай пять суток уходил с боем от него, потеряв половину людей. Теперь этот человек пожелал вступить в переговоры и с изумлением увидел, что Оса не похож на пристава.
12
Кой-Кап — бараний мешок, мешок с баранами. Ущелье, недоступное с трех сторон. Местность в горах Тянь-Шаня.
Джантай гладил его по руке своей высохшей, как старая ящерица, рукой. Огромные скулы казались еще больше от мохнатой шапки. Глубоко запавшие щеки и пронзительные молодые глаза делали его лицо жестким. Жесткая белая борода висела длинными клочьями. Глубокие морщинистые складки шли кругом по всему лицу. Оса оглянулся. Алы стоял позади него как подчиненный, почтительно склонив голову. Это странное проявление верности тронуло Осу. Он выпустил руку Джантая и сказал по-киргизски:
— Вот твой юноша!
Джантай благодарно улыбнулся и. пошел дальше. Медленно и с достоинством он подходил к каждому пограничнику и пожимал руку. Позади него неотступно шел второй старик. У него были воспаленные красные глаза, лишенные ресниц. Он непрерывно моргал голыми зенками.
— Это его советник, — тихо сказал Джанмурчи.
Наконец Джантай обошел всех и вернулся к Кондратию. Он кивнул головой на задержанных и спросил:
— Командир, что это за люди?
— Эта контрабандисты, — ответил Оса.
Джантай засмеялся так жестоко, что Кондратию сделалось холодно.
— Уже давно идет по горам слух, что ты едешь, — медленно заговорил он скрипучим голосом. — Когда идет слух, никто не может перегнать его. Ни сокол в небе, ни Конь на земле. О, как ты быстро ехал! Наши уши еле успевали слышать топот копыт твоих коней. Но, чтобы ты ехал медленно, один большой манап послал вот этих людей. Это не контрабандисты, здесь десять человек контрабандистов. Я знаю их всех. Остальные пастухи. Манап послал их, чтобы остановить бег твоих коней, чтобы ты кормил пастухов, охранял их и двигался медленно. Все юрты вперед ушли. Манап приказал им уйти, чтобы ты сам кормил эту саранчу.
Оса был ошеломлен и молчал. Джантай подъехал к пленным и громко прокричал несколько имен, В толпе раздались проклятия и вопли, и несколько человек выступили вперед, подталкиваемые остальными.
— Вот контрабандисты, — сказал Джантай, показывая на кучку людей сухим желтым пальцем, похожим на орлиный коготь. И потом добавил: — Они были как начальники у этих пастухов.
— Взять их! — приказал бледный, взбешенный Оса. — Пастухов отпустить!..
— Кум, гостей-то проводить надо, — сказал Саламатин Юлдашу.
С криками и хохотом толпа запуганных манапом бедняков бросилась врассыпную. Некоторые поскакали в гору, остальные кинулись с конями в воду и поплыли назад через реку. Джантай смеялся.
— Не бойся, — сказал он, взяв Осу за руку, — они не умрут с голоду. За каждой горой идет юрта, чтобы помочь им, когда будет надо.
Оса не мог отделаться от мысли, что он выгоняет людей в пустыню на голодную смерть. Но беглецы, переплыв реку, скакали по берегу, хохотали и размахивали руками. Из-за холма на той стороне реки показались новые конные, которые везли юрту. Оса увидел, что Джантай был прав, и с благодарностью пожал его сухую руку. Потом он сел на коня, и пограничники тронулись вперед. Как только въехали на холм, у всех вырвался, единодушный крик.
Белые, нарядные юрты стояли в котловине. Стадо баранов, рассыпанное по лугу, паслось, оглашая воздух блеянием. Запах дыма, подымавшегося из юрт, показался вкусным голодным, усталым людям. Целая толпа вооруженных всадников ожидала гостей.
В стороне одним кричащим пятном пестрела толпа женщин в красных, зеленых, желтых одеждах с огромными белыми тюрбанами на головах.
Когда Оса переезжал по дороге через маленький ручей, Джантай сбоку почтительно держался за его руку. Он хотел этим показать, что без помощи Осы он не в состоянии переправиться даже через этот ручей. Оса понял любезность, и у него появилась надежда, что переговоры приведут к миру. Джигиты, женщины и дети брали в повод коней, а пограничников отводили к свободным юртам. Оса, ухмыляясь, быстро отбрасывал пологи и заглядывал внутрь, желая знать, как расположились товарищи.
Он увидел, что все юрты были сплошь застланы коврами, шелковыми одеялами, поверх которых были разбросаны цветные шелковые подушки. Кондратий поблагодарил Алы и пошел вслед за Джантаем.
Старик повел его и Будая к самой большой юрте. Здесь вокруг очага лежали одеяла — несколько десятков, одно на другом. По всему внутреннему деревянному переплету юрты, который поддерживал войлок, были развешаны яркие шелковые ткани. У входа сидел пастух с целым мехом кумыса. Он налил большую чашку и с поклоном передал Алы. Когда пограничники вошли и разлеглись на одеялах, юноша, улыбаясь, подал чашку Осе, а потом вторую отцу.