Контрабандисты Тянь-Шаня
Шрифт:
— Вставай, собака, — крикнул Шавдах. — Или ты хочешь, чтобы нас перестреляли пограничники?
Марианна вскочила и вцепилась зубами в руку Шавдаха. Он несколько раз ударил ее по голове, но она не выпустила руки. Другой контрабандист спокойно достал револьвер, но Шавдах покачал головой и сильно ударил женщину по лицу. Марианна упала в снег, заливаясь кровью. Кровь из прокушенной руки густо закапала на снег.
— Убей, убей, подлец!
В исступлении она бросилась на Шавдаха и плюнула ему в лицо. Шавдах зловеще улыбнулся, вытер щеку и молча пошел к коню.
— Батрхан, я не пойду дальше, лучше я умру, — в Марианна легла в снег.
Батрхан приподнял ее и стал снегом растирать ей лицо. Потом он поднял ее, взял под руку, и они пошли дальше. Вскоре перед ними открылся спуск. Снеговые горы громоздились вдали в голубом небе. Они, как льдины из воды, выставлялись из голубого тумана.
— Идем! Идем! — твердил Батрхан.
Измученный, голодный, избитый, он не находил для нее больше ласковых слов. Но Марианна повиновалась и шла, сама не понимая, как она еще может двигать распухшими ногами. Несколько часов продолжался спуск. Потом началась бесконечная серая долина, усыпанная гравием. Сиреневые цветы без листьев стояли букетами на серых камнях. Потом начался песок — белый, сыпучий. Ни одной травинки не росло на нем. Кони оставляли за собой такой глубокий след, будто прошел караван. Солнце жгло Марианну сквозь ватные лохмотья. Лицо мучительно болело от солнечного ожога. Губы запеклись и почернели. Ледяные струи легкого ветра ядовито ползали по спине.
Скоро путники увидели несколько юрт. Со стороны перевала на них были снеговые нашлепки. Под каждой кочкой лежали комья снега. Солнце не успело еще его растопить. На этой высоте довольно было, чтобы туча закрыла солнце, как уже начинался снегопад. Шавдах остановился возле юрты, выпил кумыс, не сходя с седла, потом о чем-то поговорил с хозяином юрты, спрыгнул с коня и велел Батрхану пасти ослов. Марианна в первый раз увидела по-настоящему нищету своего друга, и горло ее сжали спазмы.
Батрхан выпустил ослов на траву, достал мешок о вьюка и стал перебирать свое богатство. Это было сплошное тряпье, пересыпанное мягкой белой пылью. Головка чеснока была завернута в отдельную тряпочку. Потом какие-то две белые деревяшки. В маленькой тряпочке тщательно была завернута щепотка пепла опия. Батрхан стоял на коленях и беззлобно перебирал эту дрянь, думая о чем-то. Потом он лукаво подмигнул Марианне и сказал:
— Когда-нибудь я устрою себе праздник. — Он протянул тряпочку с пеплом и радостно сказал: — Это опий.
Марианна невольно улыбнулась.
— Я намешаю его в воду и выпью. Целый день я буду спать и видеть хорошие сны.
Потом он достал два тонких сыромятных ремня. Они были не толще веревочки. Батрхан полюбовался ими и снова бережно спрятал в тряпочку. Марианна отвернулась, чтобы не разрыдаться, но Батрхан окликнул ее и с торжеством показал ей коробку китайских спичек. Марианна заплакала. Батрхан нагнулся лицом к самому снегу и заглянул ей в глаза. Он оставил тряпье и придвинулся к ней.
— Мариам, — сказал он дрогнувшим голосом, — раньше я был богатым человеком. У меня была жена, двое детей и восемь юрт с пастухами. Теперь у меня никого нет. Они все умерли. Я один.
Он замолк, а Марианна сдержала слезы. Батрхан ушел.
В Уч-Турфане Марианна пыталась обращаться к властям. Городок был лагерем контрабандистов. Они въезжали туда как победители. Китайский администратор брал с каждого вьюка опия по одному джину [14] . В городе было несколько европейцев, два-три эмигранта и двое подозрительных англичан, которые все время якшались с контрабандистами. Эти люди не приняли в ней участия. Когда Шавдах выступил назад, Марианна пыталась бежать. Но он накинул ей на шею аркан и проволок за собой целую улицу. А вечером на стоянке отхлестал плетью.
14
Джин — мера веса.
После перехода границы она продолжала думать о побеге и старалась уберечь ноги. Но за ней тщательно следили. Как только она подходила к площади, Шавдах пускал в ход плеть. Он следил также за тем, чтобы Марианна не запасла ни одной лепешки. Сухари, которые ей давал Батрхан, Шавдах отбирал. Когда-то контрабандист побывал в лапах Будая. Теперь возможность мучить жену своего врага доставляла ему острое наслаждение. Ни разу он открыто не сказал об этом, но Марианна видела торжество в его глазах всякий раз, когда его толстая рука поднималась с плетью в воздухе. Много раз Батрхан за нее принимал на себя побои. И все-таки все тело Марианны было покрыто багровыми и синими полосами.
— Мариам, Мариам! Мы лежим, как псы, и зализываем наши раны, — сказал Батрхан.
Марианна молчала. Батрхан подполз к юрте и стал слушать, припав ухом к нижнему переплету, где войлок не достигал земли. Он слушал долго, потом вернулся, назад и быстро стал шептать:
— Мариам, я сейчас убегу. Недалеко есть пограничники, они тебя ищут!
Мариам схватилась руками за грудь и сдержала крик. Ее глаза сверкали.
— Пограничники ищут тебя, — продолжал Батрхан. — С ними джигиты Джантая! Наверно, будет бой! Не бойся, я вернусь и приведу пограничников. Еще не придет время ночного намаза, как я уже буду тут.
Он беззвучно поднялся и пошел к прогалине, где паслись ослы. Полог юрты отпахнулся.
— Мариам, — грубо закричал Шавдах. — Иди сюда!
Марианна встала и пошла. Ее сердце билось, занимая всю грудь. Она боялась обнаружить свое волнение. Она посмотрела на свирепое лицо Шавдаха, и ее охватил ужас. Робкая и жалкая, она шагнула в юрту и стала у входа. Теперь она знала, что это — место всякой киргизской женщины. Кто-то дружелюбно протянул ей обглоданную кость. Марианна не обиделась и стала ее грызть. Рядом с ней киргизская женщина так же жадно глодала объедки.
Снаружи раздался топот коней и залаяли собаки.
— Стой! — закричал приближающийся голос в темноте.
Контрабандисты переглянулись. Уже наступила ночь. Один из них схватил котел и вывернул его весь в костер. В ту же минуту несколько человек бросились на Марианну. Она закричала, отчаянно отбиваясь, но ей мгновенно заткнули рот, потом подняли край юрты и выволокли наружу. Приехавшие бросились в юрту, но там было темно и тихо. Удушливый дым застлал все.
Джанмурчи, Алы и Золотой Рот рыскали в темноте на конях во все стороны, но никого не могли найти.
— Мариам, Мариам! — отчаянно кричал Батрхан, беспомощно бегая в темноте.
Вдруг чуткое ухо Алы услышало топот в стороне.
— Джанмурчи! — закричал он, и все кинулись на его крик.
Через минуту, слыша рядом топот коней, сын Джантая бросил аркан. Петля захлестнула толстого Шавдаха, и сорванный с седла толстяк грохнулся с конем наземь. Джанмурчи плакал, разрезая веревки на Марианне. Она была в обмороке. Батрхан чиркал свои драгоценные спички одну за другой. Золотой Рот вглядывался в темноту, желая скрыться. Потом он подъехал к Джанмурчи и сказал: