Контрабандисты Тянь-Шаня
Шрифт:
Джанмурчи стоял и кланялся. Потом сказал:
— Может быть, ханум нуждается в моей помощи?
— Калыча! — закричал Байзак.
Джанмурчи пошатнулся, как будто его ударили ножом. Желтая бледность разлилась по его лицу. Мимо него, робко понурив голову, прошла его невеста. Она посмотрела на проводника и закричала от радости, но Байзак остановил ее взглядом. Девушка закрыла лицо руками и вздрагивала при каждом слове, так что косички с серебром звякали на затылке.
— Джанмурчи, ты человек маленький, возьми Калычу, поезжай с ней к Осе и скажи, что завтра Мариам и сын Джантая умрут, — сказал Байзак.
— Без Калычи мое сердце пусто, но я не могу смутить дух Осы, — сказал Джанмурчи. — Кроме того, я — слуга Алы, потому что он сейчас в плену.
— Останься здесь, — небрежно проговорил Алы, прожевывая мясо.
Джанмурчи почтительно поклонился и, не взглянув на Байзака, сказал:
— Хорошо.
Джанмурчи встал рядом с Алы. Они стояли с бесстрастными лицами, потупив глаза в землю. Алы про Себя читал стихи корана и кланялся в землю, лицом к западу. Джанмурчи, слегка скосив глаза, следил за каждым его движением. Вместе с ним он клал земные поклоны, затыкал уши и закрывал глаза.
Когда они окончили намаз, Алы повернулся и, ласково улыбнувшись Марианне, обратился к Джанмурчи:
— Пусть ханум спит здесь.
Джанмурчи вышел и долго с кем-то препирался в темноте. Потом вошли пестро одетые женщины с целым ворохом шелковых одеял. Алы быстро укутался, лег и моментально уснул. Марианна сидела и глядела на огонь.
— Джанмурчи, Алы — батыр?
— Батыр.
— Расскажи, что такое батыр?
Джанмурчи секунду колебался, глядя в огонь. Потом выпрямился и заговорил.
— Старики рассказывают по-разному. Давно-давно был властелин, который много стран постелил себе под ноги как ковер. По древним могучим родам он ходил, наступая на них ногой, как на полевые цветы. Сила огромная была собрана у него в руках, как драгоценные камни в кольцах женщин. Он хотел идти со своим войском туда, где опускается солнце. Его войско было как саранча. Горы не могли закрыть кочевников и их скот от той лавины, которая проносилась над ними. Он сам назначал начальников над своими отрядами. Одни стояли над тысячами, другие — над сотнями, третьи — над десятками. Потом он умер. От трех самых больших военачальников произошли Арык, Белек и Бугу. Отец моего отца и прадед моего деда держали стремя коня, когда они садились на седло. Поэтому я должен повиноваться, когда мне говорит арык.
На минуту он задумался. Потом грустно продолжал:
— Днем в моем сердце нет горя: я берегу батыра. Но ночью я вижу лицо Калычи, и мне скучно. Когда-нибудь мы прольем кровь Байзака, как воду.
Вдруг он поднял голову. В юрту заглянул Золотой Рот.
— Пусть все оденутся, Байзак уезжает далеко в горы. Так он приказал, — сказал Золотой Рот.
Алы выставил голову из-под одеяла.
— Ханум, ханум! — с горечью сказал Джанмурчи.
— Привяжи свой длинный язык ремнем и никогда не показывай горя при детях и женщинах, — медленно проговорил Алы.
За стеной юрты начался шум, который бывает, когда поднимается целое кочевье. Плакали разбуженные дети, ревел скот, блеяли бараны. Большие овчарки бегали в темноте и бестолково лаяли. Потом рев верблюдов покрыл все, только рядом слышались возня и голоса женщин, которые переругивались, разбирая соседнюю юрту.
— Алы, этот саяк — вор, — сказал Джанмурчи, — он хочет взять твоего коня, чтобы ты шел пешком с женщинами и детьми. А если ты потеряешь силы, тебя поволокут на аркане. Так мне сказал Байзак.
Алы молчал. Он взял Марианну за руку, и все вышли из юрты. Байзак не сдержал своей угрозы. Пленникам подали коней, но, когда они сели, их окружила целая толпа контрабандистов. Байзак не стал ждать медленного табора и двинулся с джигитами вперед.
Глава V. КОЗЫРНЫЙ ТУЗ БАЙЗАКА
Саламатин загнал коня и явился в табор Джантая. Его короткий рассказ подействовал, как труба горниста, когда она ночью в спокойной казарме, разрывая уши, ревет тревогу. Кондратий выслушал его и приказал седлать лошадей. Будай в первый раз за полгода оживился. Джантай слышал об унижениях сына и поглядывал на Черного Баклана. Тот, смеясь, задирал голову к небу. Джантай слушал воркующий смех Баклана, разглаживал седые клочья бороды и глядел, как возились у лошадей его джигиты.
В несколько минут все было готово. Пограничники, оставив вьюки, выглядели бодро и весело. Они знали, что им предстоит короткая прогулка и схватка. Кондратий, сверкая глазами, осмотрел свой знаменитый карабин и только что хотел подать команду, как Джантай поднял руку.
По пастбищу приближались двое. Всадник шагом ехал на коне и без всякого милосердия тащил за собой пешего человека. Эго был посланный Байзака. Он волок на аркане Батрхана. Перед рассветом он поймал беглеца недалеко от Джантая.
Несколько часов Батрхан, сам не зная куда, шел, судорожно вцепившись в петлю, которая обвивала его шею. Всадник приблизился и важно сошел с коня. Аркан ослаб. Батрхан сорвал его со своей ободранной шеи и опустился на траву. Он озирался бессмысленными, налитыми кровью глазами и тяжело дышал. Гонец низко поклонился Джантаю, презрительно глянул через плечо на Кондратия и сказал:
— Меня прислал один большой человек. Я не буду называть его имя, но все, что я скажу, — правда.
Потом он бегло оглядел вооруженный отряд и обратился к Джантаю:
— Если пограничники поедут в погоню, то ханум умрет, Алы тоже умрет.
Парламентер хотел еще что-то сказать, но Джантай ударил в ладоши, и его скрипучий голос крикнул:
— Кучь-Качь!
Несколько джигитов мгновенно сбили с ног посланца. Черный Баклан с ножом в руке сел ему на грудь. Посланный без всякого испуга стал читать молитву.
Джантай нагнулся, заглянул ему в глаза и прохрипел:
— Я дам тебе семь днем смерти, и семь дней ты будешь говорить со мной. Каждый день я буду отрывать по куску твоего тела.