Контрабандисты Тянь-Шаня
Шрифт:
— Нету!
— Ну, чего стали? Поднимай! Особого приглашения ждете? — закричал какой-то грубый голос, и Алы унесли на шинели.
— А Юлдаш жив? — спросил Кондратий.
— Тому бок задело, — отвечал лекпом. — Ну, и руку пробило.
— А не опасно?
— Выживет! Крови много потерял.
Кондратий поехал вперед, остальные последовали за ним. Четко и быстро он отдавал приказания и ни о чем не забыл. Он приказал подсчитать опий, перевязать Марианну и Калычу, переломать винтовки контрабандистов и собрать всех мужчин становища. Его спокойный властный тон, уверенные манеры и распорядительность быстро привели все в порядок. Женщины перестали голосить. Трупы были убраны, и через какой-нибудь час Джанмурчи позвал Кондратия. Пастухи молча стояли сплошной стеной, образуя огромный круг. Маленький наездник был сосредоточен, и взгляд его выражал решимость. Позади него шли несколько пограничников и Будай с Марианной. Теперь они не расставались и краснели от сочувствующих улыбок. Кондратий рассеянно глянул на цепь пограничников и джигитов Джантая, вошел в круг, подошел к старикам и сел на подушки. Старики смотрели в землю. Вид у них был понурый. Ни один взгляд не поднялся на начальника экспедиции. Красные, желтые, синие халаты, клочковатые белые бороды и темные липа с надвинутыми остроконечными шапками были неподвижны.
— Все ли старики здесь? — спокойно спросил Оса.
Все головы повернулись к нему. Внимательные темные глаза смотрели на него со всех сторон. Сморщенные старческие лица были неподвижны и бесстрастны, как маски. Была гробовая тишина, хотя несколько сот человек стояли сплошной стеной. Кондратий говорил раздельно и четко, взвешивая каждое слово. Его твердое, суровое лицо было спокойно.
— Отец контрабанды взял бедных людей и дал им в руки ружья, — сказал Оса.
Послышался покаянный вздох сгрудившейся толпы.
Кондратий продолжал:
— Разве они плохо жили, когда у них в руках были палки, чтобы гонять баранов?
Мертвое молчание было ответом на его вопрос.
— Они имели много мяса, а шерсть они возили на базар в город, — продолжал Кондратий, — но их позвал отец контрабанды, и они оставили свои юрты. Одни пошли через снежные горы и понесли в руках опий. Другие имели ружья, чтобы стрелять в пограничников. Вы — люди старые. У вас белые бороды и у многих на голове нет волос. Скажите мне, много они получили за это от отца контрабанды?
Никто не поднял головы. Никто не проронил ни слова. Кондратий снова заговорил, и старики склонялись все ниже и ниже к самой земле, как будто его слова пригибали их головы.
— Эти голодные люди работали для отца контрабанды, не имея для себя куска мяса. Они стреляли в пограничников, пограничники, обороняясь, стреляли в них.
Он замолчал, как будто предъявил обвинение, и ждал, что старики будут оправдываться. Незаметный старичок с тусклым лицом вдруг поднялся в середине круга, повернул к Кондратию бледное, измученное лицо и закричал:
— Мы все боялись отца контрабанды. Мы всегда у него в долгу. У меня два сына ушли в Китай и не вернулись. Если бы я сказал хоть одно слово, он выгнал бы меня здесь на траву, как барана. Куда я должен идти? Без юрты, без коня, без детей, которые повели бы меня, старого человека.
В ответ на слова старика сплошным воплем загремели голоса, перебивая друг друга. Все чуть ли не обвиняли Кондратия.
— Ты был далеко, а Байзак близко!
— Ты заплатил наши долги Байзаку?
Старик замолчал и сел на место. Оса не пожелал сразу же ответить на вопрос. Наоборот, он сам продолжал спрашивать:
— Отец контрабанды взял других пастухов и послал их в долину. Летом там много мух и жарко как на огне. Люди долины имеют плохой кумыс, испорченный от долгого пути. Они не едят мяса и потому худые как палки. Но он заставлял этих людей работать на опийных полях. С утра до позднего вечера они кланялись каждому цветку и собирали опий по капле. Что они получили за это?. Пусть они скажут.
Гробовое молчание повисло над всей толпой.
— Пусть они придут и похвалятся, — с язвительной улыбкой сказал Оса, — сколько каждый из них получил ударов по спине от Байзака. Пусть придут они, худые, голодные, похожие на вьючных ослов, которые прошли через большой перевал. Я буду слушать их плач об отце контрабанды.
Несколько минут прошло в молчании.
Вдруг какой-то старик вскочил. Его речь дышала страстным негодованием. Он бил себя в грудь после каждой фразы и оглядывал остальных.
— Отец контрабанды — хозяин всего скота, — сказал старейшина. — Завтра Зеленая Оса, уйдет отсюда. Кто будет хозяин на тысячу верст? Отец контрабанды. Когда мы хотели сеять пшеницу, мы не имели земли. Поэтому мы работали на опийных полях.
Помолчав минуту, он закричал снова:
— Что будет с теми, кто стрелял в пограничников? Мы все теперь обречены. Мужчин возьмет Кок-Ару! Останутся женщины и дети. Алла, мы погибнем в этих горах!
Он замолчал и сел.
Теперь наступил момент, которого Кондратий так долго ждал. Поэтому он громко и медленно проговорил:
— Кто придет в долину, получит землю. Это говорю я, Кок-Ару. Но нельзя сеять пшеницу и бегать по го рам, как архар. Если же захотите сеять опий, то казенная контора будет его покупать, но вы должны торопиться, или землю возьмут другие.
Он замолчал, улыбнулся и спокойно сидел, не обращая никакого внимания на адский шум, который поднялся кругом. Он думал о том, что опийная контора будет наводнена плантаторами, которые по крайней мере первые годы будут честно выполнять свои обязательства… Десятки голосов исступленно кричали, обвиняя его в издевательстве и укоряя за насмешку над погибающими людьми, но он сидел и молчал.
— Мы не знали, что ты можешь дать землю, но у нас были мужчины! Теперь ты даешь нам землю, но берешь наших мужчин! Ты делаешь нехорошо, ты смеешься, над людьми, которые должны умереть с голоду!
— Я ни над кем не смеюсь, — отвечал Кондратий, и никто не умрет с голоду. Со мной поедут лишь пять человек, которые были с отцом контрабанды. Пусть остальные идут работать и никогда не приближаются к границе!
Радостный крик толпы покрыл его слова.
Он хотел говорить и не мог. Тогда он закричал на ухо Будаю, стараясь перекричать гул, визг и крики:
— Кажется, все-таки я отнял у Байзака этих людей.
По всему пастбищу стоял гул. Люди бегали в разные стороны, как будто гонялись в перегонки. С юрт поспешно срывали кошмы, вели верблюдов, разбирали остовы юрт, похожие на просвечивающий скелет, и растаскивали их по палочке. На земле оставались правильные втоптанные круги с пятнами золы от очагов. Гремели посудой, увязывали скарб, тороплива сгоняли в одно место стада, и над всей этой возней стояли непрерывающиеся гам и крик. Пограничники переглядывались и ухмылялись.