Контракт Султанова
Шрифт:
— Ну что ж вернемся к нашему барану. Кто желает высказаться?
Далее беседу повело совершенно не в ту сторону, куда он предполагал ее повести. Султанов хотел спросить:
— Что вы думаете об Утюгове как о мужчине, способном на самостоятельные поступки?
Но едва он успел произнести "Что вы думаете об Утюгове, как о мужчине", как встала Синькина и сказала:
— Как мужчина он так себе.
Паша так и обмер. Синькина на вид совсем девочка. Невинные анютины глазки, вздернутый носик. А оказывается, ни фига не девочка, и отнюдь не невинная.
— А мне понравилось, — возражает Селиверстова, богатырь-девка, настоящий баскетболист,
— А нет у него никакого вкуса, — неожиданно для себя говорит Султанов.
— Это вы о чем? — удивляется Синькина.
— Сейчас препод скажет, что нам рано думать о сексе, — поддерживает ее баскетболистка.
Подростки выжидательно уставились на него.
— Он скажет, что секс это грязное занятие! — выпалил Сверчков.
Когда все захлопали, Султанова и понесло. Ни секундой раньше, ни секундой позже. А когда его несло, он всегда говорил о Ниле.
— Если кто-то из вас думает, что я сейчас начну ругать секс, не дождетесь! — начал он. — Открою вам одну тайну, о которой вам никто кроме меня не скажет. Секс-это неплохо.
Чего это я, недоуменно подумал он. Его сентенция фурора не произвела. В классе даже сохранился посторонний шум. Ну же я вам!
— Секс начинается с желания, что дальше?
— А дальше ничего особенного! — выкрикнул Сверчков и был наказан учебником по лбу от Прянишниковой.
— За что? — уже на тон ниже проговорил он, потирая ушибленный лоб.
— Ты получил по лбу вполне заслуженно. Человеческий организм намного тоньше, чем многие из вас себе это представляют. На нем можно играть как на скрипке и вызывать настоящий любовный экстаз, даже не приступая непосредственно к тому, что вы ошибочно трактуете как любовь. Любят ведь не какие-то органы, коими у вас все туалеты изрисованы. Любит мозг. А это глубинная, во многом не познанная, да, пожалуй, и не познаваемая до конца вещь. Книги Нилутаифага кто-нибудь читал?
— А кто это? — уже сама вежливость спросил Сверчков, Паша заметил заинтересованность в обращенных на него взглядах, а многие вообще достали электронные блокноты. На лицах такая серьезность, словно они собирались копировать математические формулы.
— Нилутаифаг-древнеарабский мурид, мудрец то есть. Жил в Самарканде в первом веке, — сообщил Султанов.
— Древний, — разочарованно протянул Сверчков. — Что он мог знать о сексе? Тогда еще и Камасутру не написали.
— Все мы когда-нибудь станем древними, — философски заметил Паша. — Я расскажу вам одну реальную историю, а вы послушайте. Среди самаркандских вельмож того времени распространилась молва, что мурид способен возбудить до безумия любую женщину, не прикасаясь к ней. Султан Джунаид Барлам решил посмеяться над муридом и устроил ему испытание. Султану принадлежал гарем из нескольких сотен наложниц, и он повелел выбрать самую холодную из них, захваченную во время похода в Ходжент, Михр Бану биким. Это была боевая женщина, с оружием в руках она сражалась наравне с мужчинами на стороне своего отца шаха Исмаила. Физическая близость с мужчиной была ей противна. По приказу султана Бану была посажена в клетку, а мурид прикован к стене в той же комнате.
— Для чистоты эксперимента! — уточнил Сверчков, но никто не засмеялся, все ждали продолжения, и Паша увидел в глазах неподдельный интерес.
"Напрасно Веничка утверждал, что народ знать ничего не желает про сумитский мир", — подумал Паша. История Востока необычна
— По просьбе мурида их оставили одних на пять часов, — продолжал Паша. — В Исламе для обозначения срамных мест, обнажать которые недопустимо, используется слово "аврат". Для женщины аврат — это все тело за исключением лица и рук до запястий. Так вот, когда люди вошли в комнату спустя оговоренное время, то прутья клетки оказались выломанными, и мурид с Бану лежали вместе. Без одежды и совершенно истомленные любовью. На женщине к тому же были раны, полученные ею при освобождении себя и мурида. На Ниле же никаких ран не было. Султан рассвирепел и хотел казнить мурида, но за того вступился диван (читай, парламент) Омар Шейх мирзы. Диван посчитал, что разрушить указанные препятствия человеку было не под силу. Именно этому времени принадлежат слова мурида: "В любви сила!"
— Как же это у него получилось? — своим грубоватым голосом спросила Селиверстова.
— Все хотели это узнать, — пожал плечами Паша. — Мурид говорил, что читал ей свои знаменитые двустишия "Семь красавиц". Но эти стихи так никогда и не увидели свет.
Паша помолчал, дивясь необычной тишине в классе, а потом указал Утюгову прямо в лоб:
— Кто-нибудь видит в этом недоразумении подобную любовную силу?
Утюгов, почуяв неладное, опять сорвал наушники и грозно спросил:
— Это вы о чем?
— Да о книжках же, дурилка картонная! — выкрикнул Сверчков под всеобщий гогот.
Паша тоже было засмеялся, но в разгар веселья вдруг столкнулся с совершенно серьезным, даже негодующим взглядом Дивулиной.
— Это непорядочно, господин преподаватель! — презрительно выговорила она, забрала сумку и вышла, хлопнув дверью напоследок.
За все время Султанова еще никто так не называл. Вышло как ругательство. Утюгов неспешно собрал пожитки, заключенные в обширном рюкзаке, густо пропитанном запахом фирменной отцовской чесночной колбасы, нехорошо ухмыльнулся и потянулся следом. Паша явственно представил, как переросток успокаивает девушку, невзначай кладя ей руку на грудь. Его передернуло от нафантазированной картины. Так старался, а повезло опять другому. Что ж он все время на дядю работает? В фирме на Кандидова, в издательстве на Лазаря, а теперь вот-на Утюгова. С его помощью переросток, глядишь, и невинности лишит девку.
— Что это на нее нашло? — не понял он. — Она что обиделась? Я что-то не то сказал?
— Гормоны у нее играют, — сказал Сверчков. — Не обращайте внимания.
— Гормоны у Утюгова играют. Он в Дивулину влюбился, проходу ей не дает. И на занятия из-за нее записался, — махнула рукой Прянишникова.
— Так я ее жениха обидел?
— Его обидишь. Что касается невест, у него их пол-лицея. Он хоть трахаться и не умеет, но делает это с большим удовольствием.
— А мне не понравилось, — задумчиво сказал Сверчков, и все опять грохнули.
В класс заглянула Виолетта Сергеевна. Никто из учеников даже не шелохнулся, чтобы ее поприветствовать. Она тоже не поздоровалась. "Вежливость" получилась взаимная.
— А говорят, у вас занятия скучные? — спросила Маргулис донельзя слащавым голосом. — Прянишникова, ты же не хотела посещать лекции?
— Да что вы, Виолетта Сергеевна. Так интересно еще никогда не было. Исключая конечно ваши уроки по этике дизайна, — та сделал невинные глаза. — Мы даже хотим попросить господина Султанова о дополнительном цикле лекций.