Контроль [Новое издание, дополненное и переработанное]
Шрифт:
В стене несокрушимой, из многотонных гранитных валунов сложенной, — ниша сводчатая и дверь тяжелая. У двери — часовой. Не просто часовой, а образцовый. Точно такой, как на ордене Красной Звезды. Стукнул часовой прикладом по граниту дорожки, Холованова и Настю приветствуя, и открылась дверь в стене.
Думала Настя, документы два часа проверять будут. Но, видно, Холованову везде вход без проверки документов.
Ступила Настя на каменные плиты двора и поняла: это не просто монастырь, это женский монастырь. Точнее — девичий.
Только девчонки не в черных одеждах, а в юбках узких коротких, в кожаных куртках, как комиссарши Гражданской войны. С пистолетами. Много девчонок.
Смеются. На Холованова
Вот и улыбаются комсомолочки Холованову дружескими улыбками. И смотрят комсомолочки на Холованова товарищескими взглядами. Может быть, взгляды чуть дольше товарищеских. На самую малость дольше. Так что и не заметно даже, что они дольше.
Есть еще форма одежды в монастыре: зеленый комбинезон, высокие ботинки на толстых подошвах, шлем парашютный. Мимо Насти и Холованова, задыхаясь, шуршит взвод подошвами. Тут девчонкам не до улыбок. Пот ручейками, дыхание на срыве. Этих всю ночь здоровенная тетка, с виду баскетбольная капитанша, по лесам окрестным гоняла: подтянись! Так что не до улыбок. Одна только капитанша и подарила Холованову долгий товарищеский взгляд.
И еще один взвод возвращается с ночных занятий: четыре отделения по десять и свирепая бабенка во главе. Эта — небольшого роста. Но надо отметить, что среди небольших тоже иногда свирепые встречаются. Покрикивает. Поравнялась с Холовановым, подобрела лицом. Пробежал ее взвод мимо, и опять рык: подтянись!
На лужайке перед центральной колокольней третий взвод оружие чистит. Четвертый — парашюты укладывает.
— А прыгаете где?
— Тут у нас рядом аэродром полярной авиации. Тут и «Сталинскому маршруту» основное место. Иногда в Крым прыгать летаем.
Комсомолочки в кожаных куртках навстречу стайками. Пройдут мимо серьезные, а потом за спиной: ха-ха-ха.
Сталин отложил последний лист в сторону, задумался. Доминирующего слуха на прошлой неделе не было. Болтали о том и о сем. О том болтали, что снижены цены на мясо, на масло, на хлеб, на яблоки, на водку. Радуются люди. Еще болтали о том, что пропали разом мясо, масло, хлеб и яблоки. Только водка осталась. Дешевле на десять процентов, а качеством хуже — на сто.
И еще про Робеспьера Москва болтает. Это не слух, а тема популярная. Робеспьер был вождем Французской революции, потом загремел под сверкающее лезвие гильотины. Свои же ему голову и оттяпали… Как кочан капусты. И покатилась голова…
Самое интересное: когда Робеспьера повезли на грязной повозке к месту казни на площадь Согласия, толпа орала проклятия, забрасывала его камнями, гнилыми яблоками и тухлыми яйцами, та самая толпа, которая еще три дня назад считала его гением всех времен и народов, толпа, которая с величайшим восторгом приняла новый культ — культ Верховного существа, культ Робеспьера, культ личности. И много в сводке всяческих подробностей про Верховное существо. Не сводка о слухах московских, а трактат исторический. Под сводкой подпись: Маленков.
Историю Верховного существа товарищ Сталин знает. Интересовался. Рядом со сводками на сталинском столе старая книжка — Густав ле Бон. «Психология толпы» [2] . Непостижимо поведение толпы. Грозная, непредсказуемая стихия. У толпы всегда есть вожаки и подстрекатели. Почему толпа вдруг заговорила про Робеспьера?
И еще одна сводка о слухах за неделю. О том, о сем. Популярная тема недели: Робеспьер. Под сводкой подпись заячьим хвостиком. Неразборчивая.
А вот сводка от Холованова: снижение цен и Робеспьер. Подпись резкая, энергичная, буквы — словно изломы молнии.
2
Мы живем в эпоху политической корректности. Корректность требует сглаживать углы и облагораживать действительность. Примером внедрения в нашу жизнь принципов облагораживания прошлого и настоящего могут служить новейшие издания книги «Психологии толпы», в которых извращено многое, начиная с имени автора и названия книги. Артикли d, de, du, la, le и другие во французских фамилиях указывают на дворянское происхождение. Фамилию автора (Le Bon) наши ученые мужи стали писать слитно: Лебон. Книга называется La Psychologie des Foules. Она вышла в свет в Париже 1895 году, а уже в следующем году была издана в переводе на многие языки мира, в том числе на русский (на русском языке книга впервые вышла в свет в издательстве Ф. Ф. Павленкова в Санкт-Петербурге). Перевод названия книги на русский язык был точным: «Психология толпы». Это название верно отражает лейтмотив книги: «Толпа не способна к созиданию, только — к разрушению». В последние годы в России основные положения книги великого психолога были подвергнуты переработке. Теперь книга публикуется под названием «Психология народов и масс», хотя в основном она — о безумной толпе. Чтобы новое название звучало убедительно, некоторые ученые товарищи приводят свидетельство Марии Игнатьевны Гляссер, которая была личным секретарем Ленина. По ее словам, книга «Психология народов и масс» была в числе настольных книг Ленина. Свидетельство Гляссер приводит в своей книге Борис Бажанов, который был секретарем Политбюро, а затем и личным секретарем Сталина. Можно ли возразить на столь серьезный аргумент? Можно. Дело в том, что наши корректные облагораживатели ссылаются не на оригинальное, а более позднее «улучшенное» издание книги Бажанова. В том издании книги Бажанова, которое вышло в Париже при жизни автора, указывается, что Ленин читал не «Психологию народов и масс», а именно «Психологию толпы» (Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. Париж. Третья волна. 1980. С. 117). — Прим. автора.
А что товарищ Ежов докладывает?
Товарищ Ежов докладывает о ценах. Ведомство товарища Ежова тему популярную про Робеспьера почему-то не зафиксировало.
Глава 9
Дом надо строить так, чтобы он стоял тысячу лет. Минимум. Потому лучший строительный материал — гранит. Идет Настя за Холовановым ступеньками гранитными выше, выше, выше. Лет пятьсот по этим ступеням люди ходили, а истерли их слегка только. По этим ступеням еще десять тысяч лет ходить можно.
Стены гранитные любой звук гасят, в стенах этих всегда прохлада, мрак и покой. Вправо — коридоры гулкие, влево — коридоры гулкие. Выше и выше Настя за Холовановым поднимается. Без тренировки задохнуться можно, но тренирована Настя-танцовщица, одышка не мучит, не срывается дыхание, как у тех девочек, которые одну только ночь побегали и уже тяжело дышат.
Пришли. Под крышу. На чердак. Сложена крыша из дубовых стволов почерневших, за пятьсот лет окаменевших. По чердаку — коридор и двери вправо-влево.
Отворил Холованов дверь: милости просим.
Вошла Настя, счастьем задохнулась. Комната под скошенной крышей, три на три. Широкая деревянная кровать без спинок под медвежьей шкурой, полка, шкаф. Пол — из дубовых брусьев. Еще одна шкура на полу. Печка чугунная в углу. У окна — стол. Тоже дубовый. Стул. Все. И ничего больше. О таком жилье она мечтала.
Такие комнаты бывают только в рыцарских замках и сказочных теремах. Такие комнаты в детских книжках рисуют, когда большая цветная картинка на всю страницу.
Широк двор монастырский, весь в сирени. Между буйством сиреневым — огромные строения из валунов: храмы, колокольни, трапезные, кельи. Меж зданиями сквозь сирень — дорожки, аллейки, лужайки. И все охвачено несокрушимой стеной с башнями. А за стеной — еловый лес тысячелетний и озера сверкают в камышах, и снова лес и озера. И снова лес до самых гор, до далекого горизонта и дальше. Прикинула Настя, какая красота откроется, когда осень ударит, когда округу в багрец разукрасит.