Контролер
Шрифт:
Я не знал, что будет дальше. Но, как и сказал отец, решил пойти «до конца», раз уж вообще затронул эту тему. И сейчас я узнаю, получилось ли у меня донести свою мысль до генерального секретаря, или же я окажусь в числе «контрреволюционеров». Иосиф Виссарионович молчал. Довольно долго. Даже трубку свою набивать начал, что говорило о его серьезной задумчивости. Наконец он заговорил.
— Пока что все строится на ваших предположениях, как работают следователи ОГПУ, так? — задал он мне неожиданный вопрос. — Я правильно понял, что это вам СКАЗАЛИ?
—
— А не думаете ли вы, что сами оказались в ситуации, когда из-за лжи другого человека, вы наговариваете на целую организацию?
Ответить на это мне было нечего. Со стороны-то именно так и выглядит. И товарищ Сталин понял это, удовлетворенно хмыкнув и сделав первую затяжку.
— Вот что, — выпустил он колечко дыма. — Вы отправитесь в Бутырскую тюрьму, — мое сердце пропустило удар, — посмотрите, как НА САМОМ ДЕЛЕ работает ОГПУ, — после этих слов я еле удержал облегченный выдох, — а уже после мы снова вернемся к этому разговору.
Вот так я и очутился в кабинете Попейчука.
— Так что вас интересует, товарищ Огнев? — перефразировал свой вопрос начальник следственной части, видя, что я молчу.
Я окончательно собрался с мыслями, сбросив с себя накатившее от здешней атмосферы оцепенение, и ответил.
— Я хотел бы видеть, как вы проводите задержание, в каких условиях потом содержится задержанный гражданин, как проводится следствие. Все этапы. В какой момент и на каком основании следствие считается завершенным и какой приговор в каких случаях выносится.
— Хорошо. Тогда мы прикрепим к вам сотрудника на это время. Он заедет за вами, когда будет следующее задержание. Еще что-то?
— Пока на этом все.
После чего Попейчук попрощался со мной, даже не назвав своего имени. Ну и ладно, позже сам узнаю. Теперь же нужно смотреть «в оба глаза». Похоже, следователь в курсе, для чего меня отправили, и вполне может начать действовать не так, как привык, а соблюдая хоть какую-то видимость закона. Уже чтобы я не доложил о нем что-то нехорошее товарищу Сталину. А мне нужна реальная картина. С такими мыслями я и вернулся домой.
Давно уже у Сталина не было чувства, что его нагло обманывают. Стремятся урвать что-то ради себя — это он понимал. Пытаются подставить другого — тоже не ново. Но вот цинично врут, творя за спиной все что заблагорассудится — такого в последнее время не было. Так он думал. Но если Огнев прав… А ведь какие отчеты ему Менжинский приносит! Их почитать, так враги народа только и ждут, когда ты ослабишь хватку. Зато он — борется с ними аки лев. И Сталин верил. Свежо еще было в памяти недавнее предательство собственного секретаря, да переход в оппозицию старого товарища. Да и как не поверить, когда сам еще до гражданской войны пользовался любой возможностью, чтобы сковырнуть проклятую дворянскую власть!
И вот — ему в лицо говорят, что ближайшие соратники и подчиненные настолько старательно ищут заговоры и борются с саботажем, что
Нет, не зря он мальчишку к себе приблизил. Именно ведь для такого он и «поднимал» Огнева, ограждая его от других партийцев. Чтобы он в лицо не боялся сказать, какие проблемы есть в стране. Для того и в ЦКК протащил. Правда парень что-то не спешит проверять членов партии. Но ведь и повода у него не было? А вот если подтолкнуть…
— Посмотрим, что он там в ОГПУ найдет, — решил Иосиф Виссарионович. — Если покажет себя и шею не свернет, тогда можно и напомнить ему, что не просто так он удостоверение члена контрольной комиссии носит.
Придя к такому выводу, генеральный секретарь выбил прогоревший табак из трубки и продолжил разбирать накопившиеся отчеты. Руку на пульсе следует держать постоянно!
Глава 2
Октябрь 1930 года
— Сереж, — крикнула мама из коридора, пока я умывался. — Тут к тебе пришли!
— Я сейчас!
Быстро ополаскиваю голову и тут же вытираю ее полотенцем. Нормально помоюсь позже, когда Семен Игоревич общедомовую котельную раскочегарит. Тогда уж и в трубах вода горячая будет, но лишь вечером. Вот так, с полотенцем в руках, я и встретился с Катей. Именно она пришла к нам этим ранним утром.
— Сереж, — тихим голосом начала девушка. — Мы можем поговорить?
После разговора со Сталиным я сам хотел с ней встретиться, поэтому молча кивнул. Она облегченно выдохнула и стала разуваться. Родители о чем-то разговаривали на кухне, а я пригласил Катю к себе в комнату. Та зашла и растерянно огляделась. После чего аккуратно присела на край моей кровати.
— Сережа… я хотела извиниться…
Я вздохнул, чувствуя себя сволочью. «Ошибаться — можно, врать — нельзя», гремело в моей голове. Так я сказал товарищу Сталину. И раз уж я настаивал на применении этой формулировки, нужно и самому соответствовать.
— Я тоже хочу… извиниться, — выдавил я из себя.
Признавать ошибки тяжело. Признаваться во лжи — еще сложнее. Но если уж я что-то решал, то потом всегда шло действие.
— Кать, — начал я, — я тебе соврал.
Девушка удивленно посмотрела на меня.
— У меня с Женей… было, — вот все и сказано. — У нас не было любви. Да и сейчас нет. Но я чувствую свою вину, что тогда соврал тебе.
— Часто? — тихо спросила девушка.
— Пару раз. Скажу лишь, что когда я начал за тобой ухаживать, эти отношения прекратились. Остались чисто деловые, тут я тебе не врал.
— Почему ты соврал? — прошептала Катя.
— Боялся, что ты начнешь меня обвинять. Начнешь высказывать мне претензии.
— А сейчас не боишься? — подняла она свой взгляд.