Контролер

Семин Никита

— П-почему работал? — затрясся мужик.

Егоров молча ждал, пока тот ответит на вопрос.

— Н-ну, я там работаю, да, — под томительным молчанием следователя, кивнул Смолин.

— Когда и как вы вступили в сговор с гражданином Лопухиным?

— К-как-кой сговор? — дал петуха мужик.

— По созданию новой партии, — как само собой разумеющееся заявил Егоров. — Промышленная партия. Вот тут у меня и ваш устав есть, — потряс листком, извлеченным из папки, мужчина. — Ваш бывший директор, гражданин Лопухин, во всем сознался. Про создание новой партии, которая должна была очернять идеи коммунизма и роль руководящей партии

в этом деле. Вы собирались набрать сторонников из числа рабочих, пообещав им улучшение труда, которое и так обязаны были делать, а после — через профсоюз подбить их на бунт. На лицо контрреволюционная деятельность. Скажете, не было такого?

— Не было! — вскинулся мужик. — Чем хотите клянусь, никогда ничего такого не делал и даже не слышал!

Лагушкин возле двери нахмурился и сделал шаг в сторону Смолина, бросив взгляд на следователя. Тот отрицательно покачал головой, и парень вернулся обратно. Ну точно цербер какой!

— Если это так, почему же гражданин Лопухин пишет иное?

— Но Геннадий Степанович не мог ничего такого написать. Этого просто не было, — затрясся еще сильнее мужик.

— А вы почитайте, — достал очередной листок из папки следователь и протянул его Смолину.

Тот взял листок и вчитался. Через пару минут он поднял затравленный взгляд на Егорова.

— Это почерк Геннадия Степановича. Но это ложь! Я не знаю, почему он это написал. Но не было такого!

— А что было?

— Ну, зарплату задерживали, — ежась под взглядом мужчины, сказал Смолин. — Так не собственному желанию! Металл-то нужно закупать, а на что? Нам выделили определенную сумму, и крутись, как хочешь. Еще и план надо выполнять, а вы знаете, сколько брака идет? Больше половины выработки — брак! И сколько не штрафуй — не помогает. У нас же больше половины — только недавно свои деревни покинули. Ничего еще не умеют. Так еще и в профсоюзы жалуются на штрафы, те давить начинают. Мы в Госплан обращались, а там нам заявили, что не их проблема. Деньги выделены, металл мы получили, работайте. А как? Вот и приходилось из зарплат металл докупать, чтобы хотя бы в план уложиться. После уже рассчитывались конечно с рабочими, но ведь денег больше не становится. Снова металл нужен и брака меньше не стало! Не хотят учиться! Об этом мы говорили — что нужно курсы открывать, внедрять принудительное обучение.

— Через новую партию? — тут же спросил Егоров.

— Да какую партию? — чуть не взвыл Смолин.

— Промышленную, — невозмутимо ответил следователь. — Вот, гражданин Лопухин отмечает, что не верит в способность руководящей партии решить проблемы предприятия. Для чего и нужна новая партия.

«Эк он как свою линию гнет!» — удивился я.

— Да все решили бы, если бы не секретарь горкома Одинцов! Мы же и к нему ходили, объясняли ситуацию. А что толку-то?

— Поэтому, разочаровавшись в одном члене партии, решили свою создать?

— Да не хотели мы свою партию создавать! — чуть не плача в сердцах воскликнул Смолин.

Примерно в таком духе и шел допрос. Бухгалтер рассказывал о проблемах на заводе. Как пытались их решить. Почему не получалось. А уполномоченный давил на одну точку — что была попытка контрреволюции через создание новой партии.

Так продолжалось около часа, после чего Егоров зло поджал губы. Видимо это был какой-то условный сигнал для Лагушкина, так как стоило спокойно стоящему агенту увидеть выражение лица начальства, он тут

же шагнул к сидящему мужику и одним ударом сбил того на пол. Простая оплеуха, но тому и ее хватило. Сразу пара зубов полетела по полу, а с губ Смолина потекла кровь. Егоров кинул на меня быстрый взгляд и досадливо поморщился. Я постарался сделать вид, что все нормально. Даже в тетрадь в этот момент ничего не писал. Специально, чтобы показать себя «деталью мебели», и тот расслабился. Похоже, получилось.

Мужика мне было жалко. Но главное сейчас — выявить методы ведения следствия. Если мне устроят театральное представление, то ничего я не увижу и не докажу. А того, что я заметил, уже достаточно, чтобы понять — Поликарпов не нагнетал. Так что стиснем зубы и смотрим дальше.

Усадив Петра Фомича обратно на табурет, Лагушкин вернулся к двери.

— Гражданин Смолин, поймите, — доверительно заговорил Егоров. — Мы все равно докопаемся до правды, как бы вы здесь не отпирались. Но если пойдете на сотрудничество, то вам грозит лишь от пяти до десяти лет. Если мы все узнаем сами — то расстрел. Так зачем упираться? Ведь это бессмысленно.

Мужик сидел и утирал кровавую юшку, размазывая по лицу сопли с кровью. Взгляд его уперся в пол.

— Ну чего вы молчите?! — гаркнул Егоров.

— Мне нечего больше добавить, — прошепелявил тихим и потухшим голосом мужик.

Уполномоченный с брезгливостью посмотрел на Смолина, после чего мотнул на него головой.

— Иван, уведи его.

Лагушкин снова отлип от дверей и вздернул мужика на ноги. После чего тычком повернул его к выходу.

— Вперед.

Я тоже покинул подоконник и хотел двинуться следом…

— Товарищ…

— Огнев.

— Товарищ Огнев, — остановил меня Егоров. — А вы по какому вопросу?

— Знакомлюсь с работой вашего ведомства. Ну и с делом заодно.

— Так разве не хотите ознакомиться с ним сейчас? — потряс он папочкой.

— Обязательно. Но сначала хочу увидеть, где содержатся задержанные, — ответил я. — Скоро вернусь.

С Лагушкиным мы дошли до коридора, вдоль которого были расположен ряд зарешеченных дверей. Камеры судя по размеру были общего типа. В одну из них и втолкнули бухгалтера. Там уже находилась пара человек, на них я тоже заметил синяки, да общий помятый вид. После этого мы вернулись в кабинет следователя.

— Видите, Сергей Федорович, — обратился ко мне Егоров, когда Лагушкин оставил нас наедине. — С кем приходится работать. Врут, как дышат. Им в лицо факты тычешь, а толку? Приходится иногда быть жестким.

Было видно, что он не понимал, как со мной себя вести, вот и пытался «прощупать». Да и похоже его вообще не предупредили обо мне. Но сейчас, пока я ходил с Лагушкиным, он наверняка сбегал до начальства и узнал, в каком я качестве здесь оказался.

— Понимаю, — кивнул я в ответ. — Покажите его дело?

— Да, конечно.

Ознакомившись с материалами, я сделал себе в тетрадь несколько пометок, что не осталось без внимания следователя. Но никак комментировать это он не стал. После чего мы попрощались, договорившись, что я буду присутствовать на допросе и других фигурантов дела, да и вердикт по Смолину чтобы без меня не выносили, и я покинул столь «приятное» заведение.

Вернувшись домой, я испытал облегчение. Атмосфера тюрьмы и допроса навевала безысходность и тоску. Пусть я там и как наблюдатель, а все равно — ощущения самые мерзкие остались.