Контрудар (Роман, повести, рассказы)
Шрифт:
Пусть распускает Гарась лапы. До поры до времени. Раз-другой сойдет с рук. А там атаманы заметят. Приструнят. И еще как! Ничего себе борец за святое дело! Ворюга, налетчик! Надо шо-то сказать вот сейчас, сделать, заявить, поднять тревогу. Как бы не пошла зараза на весь курень. А слова матери: «Помни, чей хлеб жуем!..»
Еще глубже засунув нос в теплый шлык, Назар побрел в ту сторону, где сквозь вечерний туман едва пробивались смутные очертания одноэтажной Предмостной слободки.
Еще
Неожиданно для него и для его окружения, никем не выбранный, никем не уполномоченный, роевой Печерского куреня «вольных казаков» Назар Турчан получил на руки необычный мандат. Это было в семнадцатый день последнего месяца семнадцатого года.
Чотарь Неплотный настойчиво внушал всем своим роевым, получившим подобные документы, чтобы они на заседании съезда Советов держались поближе к нему. И чтобы дружно действовали лишь по его сигналу и при этом размахивали вот тем розданным им в штабе куреня пестрым «папирцем».
В тот памятный день по сигналу больших атаманов казарма в полном вооружении хлынула с окраин в центр — на его широкие площади и шумные улицы. Под прикрытием гайдамацтва масса селян-собственников вслед за чотарями и роевыми хлынула в зал заседаний.
Законные делегаты рабочих и городских трудящихся затерялись в крикливой и напористой атаманско-хуторской ярмарке.
Назар Турчан, впервые попав в такую бурную кашу, в чрезмерном напряжении слушал всех ораторов. И ему хотелось им аплодировать и всех без исключения поприветствовать тем ярким «папирцем-мандатом». По его мнению, все толково высказывались. И те, кому по команде чотаря они кричали «слава», и те, кого они, послушные сигналу, оглушали неистовым криком: «Геть!»
Но особо взволновал роевого делегат от полка гайдамаков имени Богдана Хмельницкого. Словно кусок сырого теста к рукам, так к нему прилипли те брошенные во весь голос с места огненные слова: «Хватит делить землю карандашом, пришла пора делить ее штыками!» Что поднялось в зале… Выскочил на трибуну старшой богдановского полка. Окрестил оратора самозванцем и еще чудным словом — «демагог».
Хотелось уж очень Назару пойти и на второе заседание, но Костя-бородач категорически запротестовал.
— Плевать мне на твой мандат… Чеши, если хотишь, но обязательно пришли сюда добродия Грушевского или же добродия Винниченко. К дежам и ситам… вместо себя…
Старшего пекаря поддержали все мастера, а особо — хромой солдат-фронтовик.
Не произошло кровавого столкновения между сторонниками и противниками генерала Каледина на Дарницком узле. Зато по милости горластых атаманов не обошлось без жестокого сражения в зале заседаний съезда Советов.
И на второй день являлись все новые и новые «делегаты». Взвыла мандатная комиссия. Отказалась их регистрировать. Вот тут-то и пошли в ход отборные кулаки… Это произошло как раз в то время, когда Назар, весь еще под впечатлением боевой речи «богдановца», энергично скоблил на слободке дежи.
Делегаты трудовой Украины в тот же день покинули
Долго Украина не имела своего правительства. А тут их стало не одно, а сразу два. Радовское — в Киеве, Советское — в Харькове. Одно из них должно погибнуть, другое — восторжествовать.
После трехдневных боев заводской Красной гвардии с гайдамаками стал советским Екатеринослав. Отряды красногвардейцев Харькова вместе с первым полком червонных казаков сокрушили защитников рады в Полтаве. Посланный атаманами на усиление ее гарнизона курень Богдановского полка, под влиянием большевистской агитации, перешел на сторону красных.
Своим демагогическим и насквозь лживым универсалом рада еще полтора месяца назад обещала рабочим восьмичасовой рабочий день, а мужикам — землю. Гайдамакам же брошенного на Полтаву куреня хотелось земли, а не обещаний.
Как раз в то самое время, когда сотник Чмола искусно, «по-европейски» проводил свою деликатную операцию, три атамана того куреня на чудом вырвавшемся из Полтавы пассажирском поезде добрались до Киева. Они-то и рассказали «вольным казакам» Неплотного о перебежчиках-богдановцах.
Назар, заскочив по дороге домой в пекарню, счел нужным поведать об этом товарищам по работе. Из цеха все уже ушли на покой. В чулане пристройки, где под тяжелыми замками хранилась мука, хромой солдат, дед и австриец, раздобыв где-то чугунку, оборудовали себе сносный уголок для ночевки.
Назар столкнулся нос к носу с солдатом. Как всегда с наступлением темноты, хромой куда-то уходил. Однажды Назар встретил его в поздних сумерках уже на Собачьей тропе. Слышал он от чотаря, что там, в женском медицинском институте, как раз проводятся все «большевицкие сборища».
Солдат торопился, но, столкнувшись с взволнованным подмастерьем, остановился. Ни разу не обнаружив своего любопытства, он тем самым и вызывал у молодого «вольного казака» неудержимое желание поделиться свежими впечатлениями, которые почему-то всегда просились наружу.
— Ну и дела творятся на белом свете, — начал Назар, взявшись за ручку дверей.
Так как и на этот раз солдат сделал вид, что ему все безразлично, младший пекарь поведал ему обо всем, чему был свидетелем и участником на Дарницком вокзале. Умолчал только о часах…
А солдат, махнув рукой, пошел прихрамывая. Потом на миг остановился:
— Молодцы богдановцы… Справедливый человек рано или поздно, а найдет справедливую дорожку. Жаль — ушел к красным лишь один батальон, не весь полк.
— Так ты шо… — Назар в недоумении бросил вдогонку солдату.
— Как шо? Забыл свой рассказ про делегата-богдановца? От тебя же, Назар, шло… Это про того, шо кричал в зале съезда: «Пришла пора делить землю штыками, не карандашом!» Вот те богдановцы, видать, и перешли от слов к делу… Поняли нашу правду — настоящую, народную, ленинскую.