Контрудар (Роман, повести, рассказы)
Шрифт:
— Знай. Отныне я комиссар пекарни. Мой приказ — закон! И идти против закона никому не советую…
Потом, что-то вспомнив, солдат пошел в пристройку и вскоре вернулся, неся в руках бритву и мыло с помазком. Снял с головы Назара папаху и, не церемонясь, сбрил ему гайдамацкий чуб-оселедец.
Выталкивая Назара наружу, он сказал ему с какой-то сердечностью:
— Следующую выпечку, товарищ, придется везти тебе самому. Сейчас поедем вместе…
А парень, забравшись в розвальни, спрашивал себя: «Что это, измена?» И тут же отвечал: «Нет, не измена! Ведь везет хлеб вчерашний «вольный казак» вчерашним гайдамакам-матросам из полка имени гетмана Сагайдачного…»
В голове молодого
А вот зажатые в гневе кулачки нового пана чотаря. Прозвучали в ушах его обидные и незаслуженные слова. За что? За то, что он, не жалея сил, по чистой рабочей совести, не за плату, как все они, или за жирный паек, служил верой и правдой святому делу?
Потом, заслонив собой всю галдящую вереницу людей, возникла плотная фигура сероглазого, с помятым, как у боксера, носом штабс-капитана. Красу и гордость войска Центральной рады Силу Мусиевича Мищенко знал весь Киев. Весь — и красный, и желто-блакитный. А поди ж ты! Повернул оружие. Сын селянина из-под Киева, из небольшого села Иванькив, порвал с гайдамацтвом. Подумать только — сам Сила Мищенко! А он, Назар, кто? «Вольный казак», рядовой из рядовых! Атаман Мищенко повернул зброю. Он же, Назар, кругом безоружный, везет только хлеб. А хлеб — это не пулемет, не штык, не ручная граната…
До чего же складно все получилось — до крови дело не дошло. Спасибо хромому солдату: не встрял в ту шебутиловку. Под Крутами кровь лилась рекой. И на той, и на другой стороне…
Не без трудностей атаманы справились с восстанием на Демиевке. Не устояли против их лютого натиска и очевидного количественного превосходства Шулявка и Подол. А вот на Печерске, хотя туда были двинуты лучшие силы Центральной рады, дела обстояли сложнее.
Шесть дней и шесть ночей революционные рабочие и гайдамаки, перешедшие из лагеря патентованных пройдох в лагерь правды и справедливости, мужественно отражали атаки атаманских куреней. Завод «Арсенал» превратился в неприступную цитадель.
Защитники Печерска не давали пощады врагу и не ждали пощады себе. Упорство людей, поднявших знамя восстания, пришло к ним через ряд поколений от предков, закаленных в жестоких боях.
Осажденные, отражая короткими контратаками свирепые наскоки атаманских войск, мстили за разгром Советов, за расправы с товарищами, за злодейское убийство без суда и следствия любимца киевского пролетариата Леонида Пятакова.
Улицы и переулки Печерска, все подступы к цитадели и площадь на ней, пятачок, на котором ныне стоит, густо обвитый плющом, постамент с горной пушчонкой восставших, дымились кровью. Все теснее и теснее сжималось кольцо осады. Силы осаждавших нарастали с каждым днем, силы защитников «Арсенала» таяли. И все же мысль о товарищах, спешивших на помощь из-за Днепра, удесятеряла упорство героев — славных потомков Тараса Бульбы и его мужественных степных рыцарей.
А красногвардейцы, сломившие сопротивление гайдамаков у Крут и Гребенки, продвигались довольно быстро, если учитывать возможности того времени, и слишком медленно, если учесть ту ситуацию, которая складывалась на правом берегу. Ведь война тогда шла не полевая, а эшелонная. Сражения велись на рельсах и возле них. В той войне атаманы взяли себе в помощь сильного союзника: «ДД», добродия динамита. Саперы то и дело торопились к мостам, водокачкам, стрелкам. Только случайно, и то по следам «Черноморца», красному бронепоезду «Свободная Украина» удалось на часок прорваться в Дарницу.
И даже после шести дней тяжкой обороны не иссяк еще боевой дух арсенальцев и матросов из полка имени гетмана Сагайдачного. Иссякли лишь патроны,
Назар оправдал надежды солдата-фронтовика. Требовалась большая физическая сила, необычная выносливость, смекалка, чтобы справиться с нелегким и рискованным заданием. На переправах стояли мощные заслоны, патрулировались берега, особенно у Цепного и Наводницкого мостов. Но выручали злые метели, задувавшие с вечера со стороны Вышгорода. Падавший сверху снег, острая крупа, которая секла по глазам, вихри ледяной пыли, вздымавшиеся из-под ног, застилали все вокруг. И эта непогода, повторяя жуткую атмосферу преисподней, была первым помощником Назара.
Вторым помощником являлся… богоугодный звонарь Лавры. Груз с хлебом отправлялся в путь ровно в час ночи, когда звонили к утрене, а иной раз, когда благовестили к вечерней литургии, — в девять вечера. Монотонное гудение мощных колоколов заглушало все звуки на реке и отвлекало внимание стражи.
Ну а третьим пособником Назару была шустрая Ада — сирота, много лет работавшая на «благодетелей», а теперь решившая послужить народу. Развозить хлеб было для нее привычным делом.
Еще помогало Назару сознание того, что он доставляет питание людям труда, вырвавшимся из лап людей наживы. Он вез хлеб своим товарищам-сагайдачникам… Это — первый долг и первая честь казака, как сказано в повести «Тарас Бульба».
Да, он ходил в Печерский курень, пока считал, что атаманы не щадят своего ради Украины. Потом стал разбираться — они не щадили Украины ради своего кендюха и своей кишени… А как через его труженицу-мать давили на него, принуждая записаться в «вольные»? И ведь не подпускали к баркасу, пока не добились своего. Сам Гараська, черт немазаный, дал деру на Дон. А его мамаша, пани Ядвига, как воскресенье, так кормит досхочу рогатых кашкеток. Почему? Считают: рано или поздно, а станет Киев шляхетским. Ради своего интереса готовы отрезать тем панам шмат земли от Збруча до самого Днепра…
Большие потери несло руководство. Атаманы, на третий день попросив перемирия, вероломно арестовали пришедшего во дворец на переговоры коменданта Печерской обороны Силу Мищенко.
С каждым днем все теснее и теснее становилось в малом кольце осады вокруг Печерской цитадели. И в то же время безостановочно сжималось большое кольцо окружения на всем обширном плацдарме Правобережья, в котором суетливо и тщетно маневрировали войска Центральной рады.
Хромой солдат-фронтовик, с неугасимой искрой лукавства в мудрых своих глазах, каждый день находил удобную минуту, чтобы потолковать по душам со своей калачной братией. И будто зажав надежно в своих, залепленных тестом руках все нити событий, он, с усердием потирая глубокий шрам на подбородке, детально излагал им все, что творилось на подступах к Киеву. И не на одном только Восточном фронте, откуда больше всего ожидалась для одних гибель, для других — спасение.
— От Бахмача к Броварам, — полушепотом сообщал бывалый солдат, — подходят две армии. Одна — товарища Берзина, другая — товарища Ремнева. К Борисполю подступила армия товарища Муравьева. Это та, шо послана Харьковом. Может, только для страху гайдамакам те силы окрещены армиями. Зато духу у них — дай боже! Не зря черношлычники уже волокут свои шлыки по Днепру. Не пособил им и их верный союзник пан добродий динамит… А вот собрался было пан Петлюра подтянуть из города Ровно курени атамана Оскилко. Дудки! В горлянке того атамана застряли отряды нашего кавказского боевого товарища Киквидзе. Не проглотить и не выплюнуть…