Контрудар (Роман, повести, рассказы)
Шрифт:
— Вот это мужчинский разговор! Это дело! — с радостью воскликнул хромой. — Благословляю, Назар…
Вот тогда бывший «вольный казак», сев на коня, и познакомился с лихими кавалеристами. Те полдня на всю жизнь врезались в его память. И боевой дух всадников, их любовь к Украине, дружба, преданность Ленину, их восхищение молодым красным атаманом. Почти ровесник ему, а как здорово действует.
Может, следовало тут же вложить в руки Назара острый клинок и послать его вместе с войском Юрка Коцюбинского крошить на капусту атаманское войско?
Но… пока лишь молодой пекарь созрел для того, чтобы по одному приказу
Вернувшись пешком с Наталки в слободку, молодой пекарь долго думал о той встрече. До чего же настойчиво красный атаман звал его, Назара, бывшего «вольного казака», с собой…
Спустя неделю он проходил мимо Михайловского златоверхого монастыря. На его стенах висел призыв наркома по военным делам: Юрий Коцюбинский звал молодежь записываться в Червонное казачество. А вдоль оград на коновязях стояли боевые лошади тех, кого он сопровождал от слободки до Ветряных Гор. Заметил он среди казаков и молодого красного атамана.
Тот, с запорожскими усами, выступал перед своими людьми. После митинга все дружно запели «Вставай, проклятьем заклейменный», а потом шевченковский «Заповіт». Это больше всего взволновало молодого Турчана.
С помощью настоящих людей он сделал первые шаги по дороге чести и правды. И тем значительнее подвиг, что, толкаемый лжепророками и горе-апостолами на дорогу бесчестия и зла, Тертый Калач нашел в себе силы покинуть ее. Самая значительная победа в жизни человека — это победа над самим собой.
…От Наталки красный атаман Примаков повел своих всадников на Куреневку. С их приближением взялись за оружие ломовики, скорняки, портные, официанты, речники — вся Красная гвардия Подола. Одна сотня червонных казаков, махнув на рысях к Сырцу, завладела аэродромом. В городе началась паника.
Вот лишь тогда дрогнули защитники переправ. К ним двинулись армии Берзина и Ремнева, Красная гвардия Харькова, бронепоезд «Свободная Украина» и матросы Полупанова.
Спустя день из Смольного полетела в эфир телеграмма Ленина:
«Всем, всем, всем! Советские войска вступили в Киев. Войсками руководил… Юрий Коцюбинский…»
Тогда же зазвучал в Киеве голос Стачкома: «Все к станкам! Все на работу!»
И работа закипела. Только в пекарне пана Неплотного схлынул ажиотаж. Отослали пленных, ушли в свои части военные пекари. А комиссар все же остался. Теперь эту роль выполнял Гнат Турчан, занявший свой старый пост в траншее у горячей печи.
Мощный огненный фонтан, с огромной силой вырвавшийся наружу у берегов Днепра, слился воедино с очищающим пламенем, вспыхнувшим три месяца назад на берегах Невы.
Хромого солдата-фронтовика взяли в город.
Вскоре он заглянул на слободку. Проведал друзей.
— Видите ли, товарищи калачная братия, мое дело такое. Всюду сую свой нос. Комиссар! Где найду запасы муки, а где тайники сахару. На Лютеранской в подвалах открыл большое богатство. Это все нашего бедного добродия Неплотного. Какой он к бесу Неплотный? Кругом нечистоплотный! Вот какая, товарищи, получилась с тем нашим хозяином шебутиловка… — Тут хромой солдат достал из кармана довольно поношенной солдатской рубахи бумагу. Протянул ее Гнату Турчану. —
Правильно сказал солдат-фронтовик. Кто был ничем, тот стал всем.
Но одного тот боевой пекарь не мог предвидеть. Первое новоселье его собратьев по дежам и опаре, состоявшееся в середине февраля 1918 года, вскоре после появления в Киеве стремительной красной конницы Виталия Примакова, было непрочным. Те пролетарии поблаженствовали в барских апартаментах всего лишь полтора месяца.
Последнее — теперь уже навечное — переселение из подвалов булочника на слободке в его же дворец на Лютеранской — «дар советской власти» — произошло в первой половине мая 1920 года, сразу же после того, как на киевском плацдарме доблестные котовцы, чапаевцы, днестровцы, бессарабцы и моряки Днепровской флотилии разгромили спесивые легионы пана Пилсудского.
Из «вольных» в червонные
Вскоре после кровавых боев за «Арсенал» попал как-то Назар на Софийскую площадь. Там, у памятника Богдану Хмельницкому, которого многие самостийники, и в их числе пан чотарь Гораций Неплотный, хотели сбросить с коня и на его место посадить гетмана Мазепу, сам головной атаман пан Петлюра напутствовал свое воинство. Направляясь строевым шагом в окопы Кукушкиной дачи у Цепного моста, возбужденные гимназисты и студенты неистово орали: «Слава! Слава! Слава!» А Петлюра, картинно заложив правую руку за борт атаманского жупана, важно и сердито бросил крикливому воинству:
— Я требую не славы, а борьбы!
Тогда же галицийские усусы в цисарских кепочках через ту же Софийскую площадь и мимо, как казалось молодому пекарю, гневного Богдана гнали в Лукьяновскую тюрьму, подталкивая их прикладами, связанных по двое арсенальцев и окровавленных гайдамаков из полка имени гетмана Сагайдачного. Назар подумал: «Нашей Украине не нужна ни такая слава, ни такая борьба…»
Но, как сказал хромой солдат, теперь то, что раньше поспевало за пять лет, созревает в пять недель. Когда Назар увидел тяжелые железные каски и кованые сапоги оккупантов, приведенных атаманами, он не колеблясь отдал нужный приказ своему сердцу.
На Украину опустилась черная ночь. В ее городах и селах зазвучала высокомерная, насыщенная грозой и металлом чужая речь. Основным аргументом завоевателей стали штык и виселица. Надолго умолкли певучие голоса молодежи. Замерла жизнь в деревенских хатах и в городских домах. Зато ожили леса и буераки. Они стали базами и пристанищем беспокойных партизан.
Отряды в пять, полета, двести и в тысячу штыков во главе с атаманами, батьками, командирами, вожаками росли как грибы после дождя. Все они были единодушны в вопросе «против кого воевать». Лютая ненависть к пришельцам объединяла их усилия. Зато в вопросе «за кого» и «за что» не было единого мнения.