Контрудар (Роман, повести, рассказы)
Шрифт:
— Сам Сенька, ученик аптекаря, был связан с подпольщиками махорочной фабрики. При белых ввалился в аптеку казачий есаул. Зверюга. Потребовал марафета. Сеня и подсунул ему раствор соды вместо морфия. Беляк тут же достал из полевой сумки шприц и прямо сквозь свои казачьи шаровары кольнул себя в мягкое место. Сразу повеселел, подобрел. Уходя, сунул сотнягу «колокольчиков». Эту валюту Деникин шлепал в Ростове почем зря. А прошло полчаса, хозяин, сидевший за кассой у широкого окна, зашумел что было сил: «Спускай, Сенька, штаны, задирай рубаху, ложись на стойку — прет назад казарлюга». И схватил одной рукой бутыль с йодом, другой — медицинский секач. Щедро плюхнул на живот своего
…Вот с этой самой поседевшей на морозе «лимонкой» в одной руке, с винтовкой в другой и ввалился на рассвете в салон Примаков. С красным от ледяного вихря лицом и с поседевшими от стужи висками, ресницами. Поседели и шапка командира корпуса и смушковая опушка его элегантной синей венгерки.
В этой красе кавалеристов, сшитой лучшим жмеринским портным в октябре двадцатого года, Примаков повел свой корпус в поход против многочисленной армии самостийников. Сохранился еще и групповой снимок тех времен, сделанный на подступах Волочиска, в день прибытия в корпус Иеронима Петровича Уборевича, сменившего товарища Василенко на посту командарма-14.
Следом за комкором, гремя задубевшими на морозе сапогами, при полном вооружении, ввалился в помещение и Полещук. Пилипенко, выполнявший роль начальника караула, преподнес вошедшим, как и предыдущей смене, лампадочку чистого спирта. Час на морозе, да еще на арктическом почти ветру, что-нибудь да значил…
— Ожог первой степени! — крякнув от удовольствия, определил казак, доброволец с Волыни. — После такого угощения, товарищ адъютант, я согласный обратно часок отдежурить…
— Ишь какой ласый!.. Это, брат, энзе. Только для особых обстоятельств. Соображай — сало и то кипятком сдабривали…
Там, снаружи, вокруг состава уже совершала строгий обход очередная пара караульных. Ночь застала комкора и его спутников у входного семафора станции Попельня. Ни два мощных паровоза «С», ни фастовский снегоочиститель, даже с помощью станционных рабочих, притащивших лопаты и для пассажиров состава, ничего не могли сделать. Примаков с трудом добрался до станционного телеграфа, а посланный начальником станции человек должен был привести из ближайших сел людей для расчистки пути. Снега навалило в рост человека.
Примаков уже не надеялся поговорить с Казатином. Отяжелевшие от наледи и снега провода обвисли и чуть ли не касались верхушек краснотала, высаженного вдоль полосы отчуждения. Но связь работала, и разговор состоялся.
Военный комендант Казатина заверил начальника боеучастка Подолии, что помощь к рассвету поспеет… Примаков с вечера еще объявил всем, что поблизости шалит банда какого-то Лозы.
Да, банда батьки Лозы… И это не удивило спутников командира корпуса. Ведь им еще не так давно пришлось гоняться за вездесущими головорезами-самогонщиками батьки Шепеля, батьки Гальчевского, батьки Заболотного, батьки Игумена. С ними уже давно будто покончено, но ведь могла уцелеть какая-то горстка и выбрать себе в атаманы своего собрата по фамилии Лоза. И любой
— Вспомним, орлы, рейд на Фатеж — Поныри… Какая была завируха, а мы шли и шли. Задачу свою выполнили. Сейчас же никуда идти не надо. Только лишь выстоять свое время на часах. Всем подряд. На пост стану и я… — положив руку на плечо Антона Карбованого, сказал Примаков.
Всю ночь, сменяя друг друга по команде караульного начальника Пилипенко, хорошо вооруженные спутники комкора, включая и его самого, охраняли подходы к застрявшему в глубоких снегах экспрессу. На рассвете уже пришла очередь паре Карбованый — Шкляр. Заготовитель долго отнекивался: мол, он давно не держал винтовки в руках… Он к тому же близорукий… Он свою долю внес — дал сала…
Тут возмутился смененный Полещук:
— Сахару — так два куска, а переспать — кровать узка! Ехать — так с нами, а на пост — дядя…
Бородач, прежде чем покинуть помещение, солдатским своим ремнем туго-натуго затянул полосатый чувал. Люди, утомленные долгим ожиданием на вокзалах и нудной ездой, спали крепко. Улашенко, утолив жажду студеной водой, бросил в лицо заготовителю:
— Чего колдуешь? Тот, кто не верит себе, не верит людям… А еще партийный!..
Чем сильнее светлели затянутые льдом окна, тем гуще становился храп в салоне. Крепко спал и комкор в своем купе. Вот-вот должны были появиться рабочие с лопатами, а также летучка, обещанная военным комендантом Казатина. Это был и самый удобный час для бандитских вылазок. Но вот пришло время смены. Снаряженные начальником караула, ушли на пост очередные постовые. Пилипенко, вернувшись с улицы с отдежурившей сменой, уже взялся за бутыль. Пока заготовитель проверял завязки и контрзавязки полосатого чувала, Карбованый с красным от стужи лицом что-то нашептывал адъютанту.
Угостив постовых, Пилипенко направился в купе комкора. Вскоре оттуда появился Примаков — свежепобритый, умытый, подтянутый. Подозвал к себе заготовителя. Попросил предъявить партийный билет, показанный им накануне во время посадки в вагон. Шкляр покачал головой — надо скинуть сто одежек, чтобы добраться до него. А комкор заявил: он не торопится и согласен ждать. И после этого заготовитель долго упирался.
— Не покажете билета, — высадим, — строго отчеканил Примаков.
Вот тогда, поняв, что тут не до шуток, смененный постовой стал рыться в карманах шинели, в тайниках тулупчика, за пазухой. Вытаращив глаза, он развел руками:
— Потерял… Нет, о боже, украли… Да, да, украли. Уперли партбилет…
Уже послышались голоса проснувшихся казаков:
— Голодной куме — просо на уме… Сало у него крадут, а теперь и партбилет сворован… Взяли чудака в поезд себе на лихо… Ну и тип! А бороду его еще никто не слямзил?
— Товарищ комкор! — заявил твердо Карбованый. — Никто у него ничего не крал. Нехай зря не сучит языком. Пошлите со мной человека и его самого, этого субчика. Пока я отошел на секунду, он и сунул что-то в снег под шпалу…
Вскоре все выяснилось. Достать спрятанное заставили самого Шкляра. Вместе с партийным билетом он извлек из тайника и солидную пачку ассигнаций. Командиру корпуса с трудом удалось навести порядок в вагоне. Люди подходили к бородачу, трясли кулаками, возмущались, стыдили его.
— Изменник, предатель, барбос! — кричал Полещук. — Такой и винтовку кинет… За это на фронте одна плата — пуля!
— И здесь фронт, — донеслось от окна.
— Это, товарищи, похлеще разбитого буфета, — добавил Карбованый. — Давайте сделаем по его же заповеди — спустим с него шкуру. От холки до самых пяток.